Зеркало

  • Автор: Lady Garet
  • Бета: Forion, Atanvarnie
  • Форма: мини, 1282 слова
  • Категория: джен, фемслэш
  • Рейтинг: G
  • Жанр: ангст, драма
  • Персонажи: Арисугава Дзюри/Такацуки Сиори, Микагэ Содзи
  • Краткое содержание: Дзюри пришла на семинар Микагэ…

«Все только и говорят, что про этот семинар Микагэ, − думала Дзюри, спеша добраться до Мемориального Зала как можно быстрее, чтобы не увидели знакомые. − Будто бы там помогают решить все проблемы… Но у меня нет проблем! Тогда что я тут делаю?» В который раз задавая себе этот вопрос, девушка снова отвечала на него с некоторым смущением: просто любопытно. Конечно, обыкновенным любопытством невозможно было объяснить сути столь безрассудного порыва, но признаваться в этом совсем не хотелось.

Войдя в большой светлый холл, ничем не напоминающий больницу или кабинет психотерапевта, Дзюри всё же с некоторым колебанием подошла к стойке, за которой сидела секретарша. Взяв анкету, заполнила, − ничего особенного: имя, возраст, класс. Улыбнувшись тепло и безразлично, как, вероятно, она улыбалась всем посетителям, секретарша попросила подождать несколько минут, пока будет согласовано время приёма. Так же безразлично вернув улыбку, Дзюри отвернулась, оглядывая зал. Что она тут делает?..

− Арисугава-сан, можете пройти в ту комнату, − приветливый голос секретарши неожиданно заставил сердце забиться сильнее.

− Сейчас? Мне казалось, что на семинар записываются заранее…

− Вы можете пройти сейчас, вас примут. Удачи!

Следующая комната была наполнена таинственным полумраком. Матовые лампы давали мягкий, рассеянный свет. Здесь сразу становилось спокойно и тревожно одновременно, словно ты ушёл из одной реальности, но другой ещё не достиг. Вдоль стен стояли стулья с указателями, медленно пройдя вдоль них, Дзюри нерешительно взялась за ручку следующей двери. Лифт? Исповедальня? Она переступила порог, и дверь за её спиной тотчас захлопнулась, словно от порыва ветра. Послышался стук приводимых в движение механизмов, кабина плавно заскользила вниз.

Тот же рассеянный полумрак. Напротив − зеркало. Это всё-таки лифт. От неё чего-то ждут? Или это она должна чего-то ожидать от человека, который будет с ней разговаривать?

− Что я тут делаю?

Где-то за глухими стенками кабины пролетали этажи… а может, этапы её собственной жизни? На стене в рамочке за стеклом висел зелёный лист.

− Мне и правда хотелось разобраться в себе, в причинах своего одиночества, − неожиданно для самой себя вдруг сказала Дзюри. − Почему так вышло, что я словно бы ощущаю стену между собой и остальными? Внутри мне хорошо − комфортно, безопасно, − никто не узнает, не вторгнется, не нарушит, но… словно чего-то не хватает, и я не могу отделаться от ощущения неправильности.

Вдруг откуда-то, возможно, из скрытого в стене лифта динамика, раздался голос:

− Глубже… Смотри глубже!

Дзюри вздрогнула. Голос был красив и холоден, он словно вонзался в сердце тысячей мелких острых льдинок, заставляя его гореть неизведанным прежде наслаждением − наслаждением собственной искренностью. Рука непроизвольно потянулась к вороту мундира, расстегнула его, тонкие пальцы задумчиво сжали золотой медальон с розой на крышке.

− Не чего-то, а кого-то мне не хватает. Её! Всё это началось очень давно, но в детстве наши чувства ещё не так остры, и мне хватало сил скрывать от всех только зарождающуюся страсть. Не хотелось, чтобы знали посторонние, а она вообще не должна была даже догадаться. Но, кажется, что больше всего я скрывала эти чувства от себя. Как странно, правда? Постоянно думать об одном, но не иметь мужества признаться в этом себе. От кого я бежала, от Сиори или от себя? Сейчас всё зашло слишком далеко: в моём сердце больше не осталось ничего, кроме этой любви, желание видеть её постоянно борется с желанием не видеть её никогда, и я боюсь, что эта борьба когда-нибудь лишит меня остатков разума. Я боюсь наделать глупостей… или не сделать вообще ничего, ни единого шага − навстречу, назад или в сторону.

− Смотри глубже… − снова сказал голос.

Дзюри уже не размышляла о том, откуда он доносится, и каков истинный смысл сказанных слов. Покорно взглянув в зеркало, она вдруг опустила голову: весь её облик был ей сейчас ненавистен. К чему эта яркая внешность, гордый взгляд, сила духа и характера, когда внутри горит огонь запретной страсти, оставляющий на её лице печать уродства − боль во взгляде и горечь, притаившуюся в улыбке. Да, она уродлива, и пусть никто этого не замечает, сама-то она видит себя именно такой: выжженной изнутри, высохшей и опустевшей. И хочется смыть этот позор, но никаких слёз не хватит, даже всей воды небесной!

Крепче сжав медальон, Дзюри вдруг порывисто дёрнула его, − цепочка порвалась, а руки безвольно упали на колени.

− Нет, она ни в чём не виновата! Это всё я… Мне хотелось любить, и быть любимой, а когда в какой-то момент показалось, что сердце Сиори тянется навстречу, что я небезразлична ей, то уже готова была принять за любовь всякое проявление дружеского участия. Любила ли она меня на самом деле хоть когда-нибудь? Сейчас мне даже это не важно, важно только то, что я сама хочу любить её, ведь без этих чувств сердце моё окончательно превратится в камень.

Девушка замолчала, остановив невидящий взгляд на золотой крышке медальона. Она очень хотела сейчас услышать этот голос из стенки лифта, пусть бы он сказал хоть что-нибудь, чтобы не было так страшно оставаться наедине со своим отчаянием! Но было тихо, только шумели за стенами кабины невидимые механизмы, и всё, мерно покачиваясь, плыло вниз.

− Я себя ненавижу! Я себе противна! Почему так случилось, почему?!

− Смотри глубже… − произнёс вдруг тот же голос. Только теперь он не показался Дзюри таким холодным. Возможно, это из-за слёз, которые катились по её щекам. Когда она последний раз плакала? Даже ребёнком, разбивая коленки на спортивной площадке, всегда только крепче сжимала губы: для сильного человека боль и кровь − ещё не повод для слёз! Для сильного человека… Да, она всегда была сильной, и никто никогда не посмел бы упрекнуть её в слабости. А вот сейчас всё же не могла сдержать этих странных слёз, казалось, льющихся не из глаз, а из сердца.

− Я устала быть сильной… − вдруг прошептала она. − Как же я устала от своей силы и гордости! И мне, наверное, просто нужен человек, который бы помог разделить эту тяжесть, с которым я могла бы быть милой и весёлой, как в детстве… Не появись в моей жизни Сиори, нашёлся бы кто-то ещё, я создала бы себе другого кумира. Глупо, правда? Какая я жалкая…

Внезапно Дзюри осознала, что хотя напротив неё только зеркало, говорит она всё же не с собой, а с тем голосом. И ждёт от него ответа, помощи, утешения. Но голос молчал. Это, наверное, тоже было ответом. Но на какой вопрос? Ещё минута тишины − таинственной и странно успокаивающей. Она здесь одна. Одна со своим горем, со своим отчаянием, со своей слабостью. Кто ей поможет? Кому по-настоящему есть до неё дело? Да и разве надо ждать чьей-то помощи? Вот сейчас она достанет платок, вытрет слёзы, − и всё. Её слабость здесь − это её сила там, за дверью этого лифта. Она в полной мере несёт ответственность за свою жизнь, и гордость не позволит ей взвалить этот груз на чьи-то плечи. Вечное одиночество? − Пусть так!

Но всё равно что-то сейчас сдвинулось внутри неё, будто слёзы вымыли из сердца какой-то камень, отчего на душе сразу стало светлее.

− Она не виновата, − повторила Дзюри, твёрдо взглянув на своё отражение. − И никто не виноват, даже я. Пожалуй, мне надо просто быть с собой немного мягче.

Тихонько стукнув последний раз, лифт остановился. Открылась дверь и на пороге, окружённый ореолом мягкого света, струящегося откуда-то из-за его спины, возник юноша с розовыми волосами. Его сверкающий взгляд был таким же сосредоточенным и суровым, как и её собственный, несколько минут назад увиденный в зеркале. Микагэ? Так это он с ней разговаривал в лифте?

Он не улыбался, и голос его нельзя было назвать приветливым. Но всё же было в этом подчёркнуто отстранённом облике, как и в его мундире, глухо застёгнутом на все пуговицы, нечто такое, что заставило Дзюри внимательнее вглядеться в строгие черты. Она словно бы снова смотрела в зеркало, видя ту же гордость и одиночество, и ту же невозможность поделиться этим с кем бы то ни было. А он вдруг сказал:

− Извини, ничем не могу помочь: для тебя нет готовых путей. Но может… чаю?