Сто к одному

  • Переводчик: Grey Kite aka R.L.
  • Бета: Forion
  • Оригинал: Letterblade, "Hundred over one", запрос отправлен
  • Размер: драббл, 610 слов
  • Пейринг/Персонажи: профессор Нэмуро, сотня безымянных студентов
  • Категория: джен с фоновым слэшем
  • Жанр: драма
  • Рейтинг: PG-13
  • Краткое содержание: Любое число, деленное на единицу, остается тем же. // Нэмуро и сотня мальчиков.
  • Примечание/Предупреждения: поток сознания

Ибо любое число, деленное на единицу, остается тем же числом.

Избегая сна, Нэмуро бродил по бесчисленным коридорам здания, сложив за спиной руки и с непривычной неловкостью раздумывая о человечности. Мимо кабинетов и лекционных залов, мимо лабораторий, приоткрытых дверей и пустых тележек, запертых в стенных шкафах. Мимо пятидесяти одинаковых комнат: каждая — обиталище одного из сотни — тёмного, гибкого — и его соседа. В этом здании, ночью, их сонная жуть стократно одолевала его, неспящего. Рассмотрим, думал он, этих мальчиков. Проанализируем. Но они, как ни крути, оставались людьми; и именно это не давало ему спать по ночам.

Каждый раз, заговаривая с кем-то одним из этой сотни, он не находил ничего примечательного. Поодиночке они были одинаково исполнительными, дружелюбными и воспитанными, но лишь до определенной степени, достаточно малой, чтобы неизбежно сводиться к среднему. Поодиночке никто из юношей не был особенно одарён, ни у кого не находилось странных увлечений или привычек, ни в ком не было заметного честолюбия. Поодиночке никто из них даже не задумался бы о революции.

Вместе, в совокупности, они были устрашающи: рой темных устремлений, самоорганизующаяся армия желаний, нечто ожесточенно разумное и насмешливое, утонченно сладострастное, божественно извращенное. Вместе они были великолепны, блестящи, отзывчивы. Они использовали его, высмеивали его — и всё же следовали за ним, передавая контроль над двумя сотнями рук и единым разумом тому самому человеку, кого пренебрежительно звали «живым компьютером». Главенство над этим интеллектуальным чудищем почти одурманивало, а то, как движутся над его работой их руки — с небрежной уверенностью и чувственной ясностью, и кольца-печати блестят на каждой второй, — почти что приводило в испуг.

Они снились ему по ночам: их парты расставлены рядами — десять по десять, их руки — по двадцать в каждом ряду — прикованы к партам, и безымянные пальцы, охваченные кольцами с бездушно-плодоносным цветком, чувственно проходятся по цепям. Их темные глаза, по двадцать в каждом ряду, следят за ним, ловят каждое его движение взглядом похотливым и едким — способным растворить уродливые одежды, под которыми он прячет своё тело, чтобы не думать о его существовании, и расколоть очки, за которыми он укрывает от мира свои странные глаза. Профессор, говорили они, профессор, профессор.

Они учили его драться на дуэлях под высокими окнами, опоясывая его тройным кольцом, одинаково коварно изогнув губы, преграждая ему дорогу частоколом дрожащих шпаг. Даже бодрствуя, он воображал, с отстраненной расчётливостью, как они касаются обнаженной кожи друг друга, берут один другого в ночи, сотня неразличимых единиц, находящих завершенность в ком-то себе подобном. И во сне, и наяву его влекло к ним, увлекало с ними, он начинал полностью принадлежать им: инструмент и игрушка, вычислитель и сластолюбец. Две сотни рук могли бы коснуться каждого дюйма его тела, и кольца холодили бы кожу серебром. Две сотни рук легко могли бы поднять его, лишить его связи с землёй, могли бы закрыть ему глаза, зажать рот, выдавить его из реальности. Две сотни рук могли бы одолеть его две: неважно, насколько он был особенным, насколько он был иным — ведь именно это притягивало к нему две сотни взглядов, сходящихся в ужасающем фокусе. Две сотни рук могли сорвать с него человечность, до которой ему не было никакого дела.

Он всегда просыпался красным от желания и пропотевшим от страха, а ночь была холодна и пугающе размыта перед его обнаженным взглядом.

Токико, по крайней мере, была интересна сама по себе.

Нэмуро стоял в ночи в своей собственной аудитории — доски начисто вытерты, сотня столов пуста, — позволял очкам соскользнуть с носа, покачивал тонированные стёкла в ладонях и почти видел, как сотня одинаковых теней осыпается пеплом на пол: устремления сокрушены, рой сбережён, договор исполнен.