Evergreen Memory. Часть вторая. One Night in Ohtori.

Дорога, ведущая в Сон

Мы пойдем туда вместе, и профессор Немуро расскажет вам удивительную историю о том, что он видел, когда путешествовал там в последний раз, покажет Вам самое большое свое сокровище ― свой Сон-Мечту-Воспоминание.

Как и следовало догадаться, мы попадем в Академию Отори… впрочем, может быть, это и не она вовсе, а просто то самое место, которое Вы каждый вечер видите из собственного окна. А может, это и то, и другое одновременно ― кто вам сказал, что в Отори нельзя попасть, выйдя на улицу из дверей своего подъезда? «На пологих склонах долин — быть может, тех самых, где выцарапаны древние белые лошади, — жил мальчик, которому очень хотелось найти могилу или статую великана. Однажды он отправился на поиски, отошел подальше и увидел, что собственный его огород, сверкающий на солнце, словно яркий, многоцветный щит, — часть необъятного тела. Он просто жил на груди великана, и не видел ее, так была она огромна и так близка» ― это снова Честертон. И вот, так, как тот самый мальчик, каждый из нас, возможно, каждый день проходит мимо ворот Академии Отори, не замечая их.

Вы, наверное, удивитесь, но я скажу ― совершенно неважно на самом деле, что это за место, в которое мы попали. Не задумывайтесь об этом. Просто оглянитесь вокруг и почувствуйте всю чудесную необычность окружающей реальности, удивительным образом изменившейся и преобразившейся. А я вам помогу.

Ночь может все ― даже
карлика превратить в великана

Прежде всего, посмотрите на небо ― и вы увидите звезды. Конечно же, на дворе вечер… и вечер, кажется, еще только начинается. Солнце, похоже, еще не совсем зашло, и где-то на горизонте еще можно разглядеть исчезающий закат, но, тем не менее, вокруг уверенно и мягко сгущается таинственный полумрак… вечер. Вечер сам по себе ― дивное, чудесное, необычное время. Когда над землей сгущаются сумерки, реальность как никогда больше становится похожей на сон. А мы ведь не просто вошли внутрь картинки ― мы вместе смотрим сон, помните? «Кто не считает сны таинственными и не чувствует, что они лежат на темном краю бытия?» ― спрашивал Честертон. «Край бытия» ― между прочим, неплохой перевод для словосочетания «sekai no hate», не находите? Быть может, он мало подходит к человеку ― к Акио ― но он замечательно подходит к месту, удивительному месту, о котором упоминал Микаге, когда говорил, что именно на краю бытия произрастают Черные Розы, и сам Акио, когда хвастал, что его автомобиль способен унести своих пассажиров к самому краю бытия.

Дорога, ведущая к самому краю бытия

И вот нам, друзья мои, покажется, будто мы как раз и очутились невероятно близко к этому таинственному и мистическому темному краю бытия... снова, по словам Честертона, «все то же, и все иначе; так остается прежним и становится новым преображенный мир»… в тени вечера оживают, шепчутся, приобретают причудливые очертания кусты и деревья, они движутся, беспокойно перемещаясь с места на место и приглушенно разговаривают между собой. В темноте оживают каменные статуи, провожая нас тяжелыми оценивающими взглядами, в темноте таится что-то первобытное, причудливое, пугающее, готовое превратить наш сон в кошмар. Но кошмар ― это царство хаоса, над нами он не властно, ибо ему под силу покорить лишь заблудшие, потерявшиеся души, праздно шатающиеся по негостеприимному царству мрака.

И вот мы идем по ночной Академии…

А наш сон не будет ни бессмысленным, ни бесцельным. Именно это оградит нас от затаившегося во тьме хаоса. Так, ночь и тьма почти всегда символизировала для людей страшные, злые силы, ночь не приносила с собой ничего хорошего до той поры, пока оставалась темной, пустой и будто бы полной древнего, непримиримого зла. Но иногда именно в ночной темноте человек оказывается способен увидеть великое чудо… потому что именно посреди тьмы свет сияет особенно ярко. Как при свете дня мы перестаем замечать этот самый свет, привыкая к нему, так не замечаем мы и чудеса в повседневности, по привычке своей равнодушно проходя мимо них. И как в ночи мы любуемся таинственным светом звезд, так очарование вечерних сумерек оказывается способным открыть перед нами новые, удивительные образы ― на этот раз ― лестницу в небеса.

«И пришел Иаков на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней <…> и пробудился ото сна своего и сказал: это не иное что, как дом Божий, и это врата небесные» (Быт, 28).

Помнится, в детстве меня по-настоящему очаровала иллюстрация к детской Библии, где ошеломленный, испуганный и охваченный благоговением Иаков смотрит на ослепительно сияющую в ночи лестницу, ведущую высоко в небеса, к вратам небесным. Лестница эта переливается удивительными огнями, словно живая, и движутся по ней светящиеся своим особым светом Ангелы, и все это так восхитительно и чудесно, что увиденная мною картинка уже ничего не значила: образ уже запечатлелся в моей душе, и я представлял лестницу так ясно, словно нам с Иаковом снился один и тот же сон.

И мы пойдем искать нашу Лестницу в Небеса

Очень похожее чувство я испытал, посмотрев «Утену», и поэтому, попав в мой сон, мы первым делом отправимся на поиски своей лестницы в небеса. И вот, смотрите, станут на этом пути нашими первыми провожатыми ярко горящие во тьме фонарики. Ведь и с ними связана какая-то особая загадка, какое-то непонятное очарование. Если присмотреться к любому из них ― мы увидим в нем волшебный островок света в море темноты, и кусочек реальности около него словно выхвачен из окружающего мира, отгорожен от него невидимой скорлупой и живет какой-то своей удивительной жизнью.

Каждый фонарик ― это маленький маяк. Он сам себе смотритель, сам себе вышка и таинственно мерцающая на ней лампа, ведущая к брегу заплутавшие корабли. Но, в отличие от маяка, тайные знаки фонарика понятны далеко не каждому. Многие, оказавшись на нашем месте, могли бы целую вечность перемещаться от одного манящего огонька к другому, и были бы навечно захвачены этим световым лабиринтом. Но те, чей разум и сердце не боятся испытаний, чей дух тверд, как у готовых к поединку дуэлистов, пройдут этой дорогой фонариков и окажутся прямо перед входом в Запретный Лес.

Не удивлюсь, если на заднем плане ― Запретный Лес того времени

Запретный Лес. Это грандиозный, невероятный, потрясающий по своей силе и масштабу образ. При свете дня, со стороны, он не кажется особенно большим и зловещим, хотя, если Вы вспомните эпизод, где Утена и Тога при весьма необычных обстоятельствах встречаются с всадником по имени Акио, то почувствуете, что и тогда во всей силе действовала, помогая темному принцу, магия Леса.

Уж где-где, а в Запретному Лесу не убежать,
не скрыться им от темного принца…

А сейчас, под покровом сгущающейся ночи, нам кажется, что верхушки деревьев достают до самых звезд, что Лес этот безграничен и что однажды заблудившийся в нем путник будет обречен вечно ходить по кругу где-то в где-то в его глубине. Лес этот полон загадок и тайн, он старше самой Академии, старше Акио и Диоса, он уходит своими корнями к самому началу времен. В чаще его бродят диковинные звери и нелепые существа, имена которым не были придуманы еще в нашем мире. Там можно найти руины некогда могущественных дворцов и замков и развалины колдовских башен, наделенные непонятной и страшной магической силой бездонные пещеры и болота… но самое удивительное в том, что Лес боится нас.

Некоторые жуткие твари, обитающие в Лесу,
вполне могли быть когда-то людьми…

Боится, потому что есть нечто древнее Его, нечто, скрытое в самой Его глубине, нечто, породившее некогда сам Лес и его диковинную магию, по сей день питающее и насыщающее его волшебную силу, являющееся центром и основой Его так же, как он является центром и основой Академии. Лес знает, что мы идем именно туда, к самому Его центру, в святая святых, и вот, деревья, злобно скрипя, все же покорно расступаются перед нами (хотя корни их, кажется, норовят коварно подставить нам подножку), а тропинка бежит все быстрее и сама несет нас к заветной цели.

Кто-то легко сможет войти, а кого-то затянет первое же болото…

Если мы на минуту остановимся, чтобы оглядеться, или поглубже вдохнем воздух Запретного Леса, мы почувствуем, что все здесь пропитано влагой. Она похожа одновременно на утренний туман и на росу, на капли, оставшиеся после дождя, на сырость, поднимающуюся от оврагов и болот, и еще на что-то очень знакомое, но на что именно, я так и не разобрал ― может, Вы подскажете? Ведь тема воды в «Утене» очень важна. Наиболее очевидно это в полнометражном фильме, но в сериале вода ― символ еще более загадочный и мистический. Дж.А. Сизер очень любил добавлять шум воды к ремиксам хоралов, шум воды можно услышать в композиции, звучащей при извлечении Меча Диоса, шум воды ― это журчание воды в лейке Анши, это плеск ее в аквариуме Микаге, и, самое главное, вода встречает нас там, куда мы сейчас направляемся. Именно капля воды приведет в движение могучие силы, оживляющие эти древние руины, выпускающие на свет могучую энергию, заставляющую Врата открыться.

На этих розах ― брызги волшебной воды этого мира

Врата… Врата ― это нечто, абсолютно не поддающееся описанию. Кажется, они древнее, чем весь окружающий мир. Как выглядели он до того, как были скрыты в глубине Запретного Леса? Переливались ли цветными огнями, как подножье библейской лестницы в небеса, были ли центром огромного, удивительного города, равного которому не было во всей Вселенной, стояли ли посреди мертвой земли и выжженной пустыни или возвышались, словно скала, посреди безбрежного океана? Мне кажется, все это удалось пережить этим древним руинам. Неведомо нам, что за существа раньше использовал эти сооружения и стоял ли здесь на страже Ангел с пламенеющим мечом, неведомо, кто и зачем построил их, как они использовались и каким целям служили. Но, так или иначе, теперь они забыты, и лишь темному принцу, Акио, известно о них, видимо, из воспоминаний прежней своей жизни, и лишь человеку-компьютеру, профессору Немуро, оказалось под силу проникнуть в тайны управления здешними невиданными машинами и запустить механизм, открывающий путь на Лестницу, к Замку-в-Небесах.

Воистину место это древнее самой Вселенной

И вот, наконец, мы устремляемся вверх по Лестнице. Как это описать? На что это похоже? Быть может, приходилось вам выглядывать из иллюминатора взлетающего самолета, и видеть, как, миновав один слой облаков, вы попадаете в следующий. И вот, перед вами уже две, а затем и три линии горизонта, города, холмы и равнины земные сменяются удивительными пушистыми скалами и ватными замками, морями из тумана и воздушного снега. Кажется, будто эта смена горизонтов вот-вот станет бесконечной… и именно таковой является та смена реальностей, которую мы наблюдаем, поднимаясь по причудливой витой Лестнице, ведущей на Арену. Мы идем сквозь другие миры и измерения, реальности сменяют друг друга, словно слайды на пленке, уводя нас куда-то в бесконечность. И если сам мир Академии казался нам волшебным и удивительным, то для того, чтобы описать путешествие по Лестнице и тот мир, в который оно нас приведет, не найдется слов и, наверное, не хватит человеческого воображения, ибо из мира реального лишь наполовину мы, наконец, попадем в мир абсолютно и полностью нереальный…

Арена в своем тяжелом великолепии

Но что-то должно приковать наш взгляд, отвлечь от бешено крутившейся вокруг нас атмосферы и пляшущих облаков, от буйства энергий, успокоить, дать нам возможность на мгновение замереть и послушать великолепную тишину этого места… Да, Арена тиха, безмолвна и пуста, ведь события «Утены» остались далеко позади, хотя это место таинственным образом воскресло, возродилось, и теперь бережно хранит в себе смысл воспоминаний, чтобы рассказать о нем каждому, кто окажется здесь. Очень сильно похожа эта спокойная, безмятежная Арена на ту, которая предстала перед Утеной во время её свидания с Тогой. И поэтому тем самым «чем-то», что должно было заставить нас ошеломленно и очарованно застыть на месте, станет, кончено же, Замок-в-Небесах. Поверьте мне, мы долго так простоим, задрав голову и раскрыв рот, будучи не в силах оторвать взгляд от этой гипнотизирующей иллюзии.

Удивительный, таинственный, чарующий образ…

Замок-в-Небесах…. Еще один невероятный, потрясающий образ. Быть может, вам приходилось когда-нибудь видеть заходящий на посадку или взлетающий в темноте самолет. Когда над самой вашей головой вспыхивают в небе огромные разноцветные огни, то загораясь, то вновь исчезая во тьме, поочередно выхватывая из нее части огромного корпуса, когда яркий свет прожекторов разрезает на части небосвод… как тысячи, как сотни тысяч таких самолетов, закружившихся в диковинном танце, выглядит Замок-В-Небесах. Замок-в-Небесах, подумал я, он, неверное, не один такой, и их множество, великое множество. В каждом из них сокрыто что-то, каждый хранит веками свою тайну, каждый готов исчезать и появляться вновь по зову тех, кто может повелевать иллюзиями, потому что сам Замок ― и есть самая большая иллюзия. И вот, в подтверждение моих слов, он медленно исчезает, гаснут его огни, и темным и пустым становится ночное небо, а мы вдруг ощущаем себя неестественно, отвратительно одинокими…

Ей было больно, одиноко и холодно…

Внезапно подул холодный, пронизывающий ветер. Каменное основание Арены показалось вдруг сделанным изо льда, словно в течение целой вечности накапливало оно в себе этот холод, чтобы потом с неожиданной злостью, презрительно и глумливо выплюнуть сокрытую в ее недрах мерзлоту на непрошенных гостей. И сразу мне вспомнилась Утена, представилось, как она лежит на этих безжалостных плитах, когда и тело и душа ее тяжело ранены, когда ее вот-вот охватит безысходное отчаяние… мне показалось, что в тот миг и горе, и тоска, и обида, и даже боль уже отступили, притупились, почти исчезли для нее.

Ей просто стало холодно. Очень-очень холодно, и этот подлый, мерзкий, отвратительный холод этот медленно, но верно усыплял, убаюкивал ее, затягивая в мрачное небытие… и именно тогда появился Диос. Мне сколько угодно могут твердить, что это была иллюзия ― порожденная ли воображением Утены, или коварным колдовством Акио, неважно. Я не поверю и в это. Потому что он принес с собой ласковый, теплый, золотой свет, потому что она, пусть чуть-чуть, но все же согрелась, когда почувствовала его рядом с собой, когда ощутила тепло его руки, его нежное прикосновение.

…но он оживил её, согрев своим теплом.

Благодаря нему, Диосу, в ней снова зажегся маленький огонек, способный превратиться в бушующее пламя и растопить любые льды. Многие возразят мне, напомнив, что не умиротворенной благодарности, но гнева полны были ее глаза, что с яростью ударила она кулачком по каменной плите Арены, словно отгоняя от себя наваждение, призрак, иллюзию. Но ее гнев мог быть обращен к чему угодно ― к собственной слабости, к этому ненавистному холоду… в конце концов, может быть и так, что Диос ― «спасатель, который получает пощечину от той девушки, которой он делал искусственное дыхание. Дыхание он ей делал уста в уста, а вот когда она наконец смогла вздохнуть самостоятельно, она пришла в себя, и, увидев у своего лица прильнувшего к ней незнакомца, со всей дури, почти не приходя в сознание, влепила ему… Больно-то оно, конечно, больно и даже обидно, но и добрая сторона в этом событии все же будет: раз дурит, значит все же живет…» :))) Не так ли? А ему, думаю, не привыкать.

До сих пор где-то далеко на горизонте нежно сияет золотой свет, свет того мира, из которого явился Диос, он позволяет согреться и нам, и, согревшись, задумчиво обратить свой взгляд на опустевшее после исчезновения Замка ночное небо. Наше путешествие подходит к концу, и полюбоваться на ночное небо над Ареной ― последнее, что мы собираемся сделать. Почему-то, когда я смотрел на звезды, мои мысли снова вернулись к ней ― к Утене. Почему-то обстановка, атмосфера этого мира, этого места делает самые привычные вещи непохожими на самих себя. И вот, внезапно, далекие и загадочные звезды, гордо и одиноко светившиеся до этого на небесах, вдруг показались мне холодными и колючими, дрожащими и трепещущими от яростного напряжения. Мой взгляд обратился в центр ночного небосвода, к самой яркой и красивой звезде, почти маленькому белоснежно-лучистому солнышку, вокруг которой все остальные звезды казались просто крохотными точечками. И вот тогда версия, по которой утренняя звезда отходит от изверженного демона победившему его ангелу, по которой свет вечерней Венеры ― это свет Утены, показалась мне не такой уж и невероятной.

А все остальные звезды, которые я назвал холодными и злыми, показались мне тогда лезвиями мечей, с ненавистью обращенными в центр небосвода. Еще немного, подумалось мне, они со звоном, скрежетом и каким-то диким свистом все обратятся против нее. И даже многочисленные лучики ярко сияющей звезды-Утены, и те увиделись мне клинками, вонзившимися в ее беззащитное тело. Да, друзья мои, ведь души-мечи в ярости своей настигли ее в тот момент, когда Утена пожертвовала собой ради того, чтобы освободить от страданий Анши. Один за другим они вонзались в нее, все больнее и больнее, готовые в бешенстве своем разорвать ее на части. Пока они годами грызли плоть Анши, их ненависть слегка притупилась, они почти устали, причинять боль стало для них чем-то обыденным и почти неинтересным. Но тогда, потревоженные и разозленные, словно рой пчел, у которого отобрали родной улей, они готовы были жалить с новой силой, можно даже сказать ― с воодушевлением.

Вот-вот они обрушатся на неё, все до единого.

Возможно, вы еще не поняли, еще не увидели, каким великим подвигом было самопожертвование Утены, какое великое чудо она совершила, такую невиданную, непостижимую цену заплатив во имя любви. Возможно, вы еще не поняли, что все увиденные нами ранее чудеса меркнут перед ней, перед тем, что она совершила ― и если это так, тогда попробуйте хоть на миг представить себя на ее месте. В этом хрупком, нежном, слабом, уже измученном жестокими и почти непосильными испытаниями девичьем теле, в которое вонзаются, жадно и неистово ввинчиваясь сквозь плоть в самую душу, холодные, полные слепой ненависти мечи. Хоть на миг попробуйте ощутить эти непостижимые, нечеловеческие страдания, столь чудовищные, что, казалось бы, ничего подобного просто не должно быть, просто не может существовать на свете.

Да разве можно ТАК ― с НЕЙ??!!

И представьте себе, что она пошла на это добровольно. Потому что знала, что через это нужно будет пройти. Знала уже тогда, когда Диос предложил ей остановиться и не идти дальше. Но она никогда не отказалась бы, не отреклась бы от всего этого, в ней всегда жила готовность пройти этот путь до конца, как бы мучительно больно и тяжело ей не было. Сила её любви, глубина ее веры, надежда, которую она нам всем подарила, её нежно-яркий, удивительный свет, способный теперь творить те же чудеса, что и золотой свет Диоса ― вот самые большие, самые удивительные тайны.

И на их фоне медленно забрезжит где-то на горизонте рассвет, и вот уже исчезают, словно мираж, и Арена, и Лес, и Академия, и вот мы вновь оказываемся перед той картинкой, в которую вошли, начиная наше путешествие.

Так заканчивается наш Сон-Мечта-Воспоминание… я даже не знаю, написать ли мне какое-нибудь послесловие, или так вот резко оборвать свое повествование. Мне кажется, я написал уже достаточно, чтобы вы на этих страницах вместе со мной еще раз пересмотрели «Утену», увидев ее моими глазами. Если не получилось ― простите. А что еще осталось недосказанным? То, как я брожу по улицам, жадно вглядываюсь в каждый ночной фонарик, пытаясь снова отыскать путь к Запретному Лесу? Как ищу каждый вечер в небе сияющий цветными огнями Замок? Как гуляю по ночному лесу, среди призраков, пытаясь в глубинах его отыскать волшебные руины? Как напряженно всматриваюсь куда-то за горизонт, надеясь заметить там отблески золотого света, крутящуюся карусель и услышать беззаботный детский смех? Как хочется мне снова увидеть ее, Утену?

А вы ни разу не видели эту карусель,
там, за горизонтом?

Или мне просто сказать ― всё это было на самом деле? Не было ни сна, ни мечты, ни аниме под названием «Утена» ― а были реальные события, которым профессор Немуро сам был свидетелем? Да, говорю я вам, да, повторяю снова ― все это было, действительно было, и скорее уж я ― всего лишь призрак, illusionary living body, чем история о девушке-революционерке ― миф и досужий вымысел.

Спасибо вам за то, что дослушали до конца.