Реприза

  • Переводчик: Grey Kite aka R.L.
  • Бета: Альре Сноу
  • Оригинал: Acey Dearest, "Reprise"; запрос на перевод отправлен
  • Размер: мини, 1453 слова в оригинале
  • Пейринг/Персонажи: Цутия Рука/Арисугава Дзюри (односторонний), Кирю Тога
  • Категория: джен
  • Жанр: ангст
  • Рейтинг: PG-13
  • Краткое содержание: «Дай определение чуду, Рука Цутия».
  • Примечание/Предупреждения: РЕПРИЗА — [фр. reprise возобновление, повторение] 1) спорт. в фехтовании: повторный удар; 2) в цирке и на эстраде: шуточная реплика или сценический трюк. Словарь иностранных слов. Комлев Н.Г., 2006.

Он — мысленно — вытаскивает ее, словно куклу из разукрашенного шкафчика — предназначенную для того, чтобы любоваться ею, осторожно расчесывать длинные рыжие волосы и разглаживать передник, прежде чем возвратить на полку. Он вытаскивает ее в рестораны — дорогие рестораны, в которых есть метрдотель, а на каждом столике — ваза, полная свежесрезанных роз. Он вытаскивает ее и на концерты, и в перерывах они остаются на своих местах, пока все остальные выходят, дабы уступить мирским слабостям: съесть орехов из несоразмерно дорогих пакетиков, выпить вино из пластикового стаканчика. В вечернем платье, невозмутимая, она царственна, как всегда. Они разговаривают о музыке и о композиторе — это Бетховен или Дебюсси, в зависимости от его настроения.

Он вытаскивает ее — но в конце концов просыпается, и в руку ему втыкают новую капельницу, а очередная медсестра проверяет показатели его жизнедеятельности.


***

Рука не уверен: как долго он уже лежит в больнице. Вероятнее всего, не больше недели. Вероятнее всего, около двух лет. Шторы на окне его палаты всегда опущены, и он не может сказать, сменяются ли снаружи времена года.

Медсестры выглядят совершенно одинаково, хотя он знает: так не может — не должно — быть.

И даже если он спрашивает, никто не говорит ему, который час.

(ему смутно кажется, что это не просто эффект лекарств)

(всё дело в дуэлях, в этих дуэлях, которые так искалечили его, вышвырнули его в этот мир, где ничего никогда не происходит)

(невеста, стоящая на краю арены — совершенно-пустая улыбка расплывается по ее темному лицу).

Медсестра протягивает ему стакан апельсинового сока вместе с соломинкой, и он благодарит ее со всей поблекшей учтивостью старинного рыцаря — как бы сильно ни дрожали у него пальцы.

С течением дней он начинает дремать всё чаще. Он знает: Дзюри была бы разочарована, если бы узнала — если бы не забывала подумать о нем. Смутно он понимает, что тоже должен быть разочарован, должен осознавать: это всего лишь еще одно свидетельство, что его состояние ухудшается.

Он просыпается ото сна, где видел синие розы, только затем, чтобы обнаружить на крошечном прикроватном столике огромную стеклянную вазу со множеством точно таких же цветов.

— Кто-то прислал их чуть раньше утром, — объясняет медсестра прежде, чем он успевает спросить, и ее лицо, когда она подаёт ему таблетки, выражает не больше чувств, чем очищенная картофелина.

Он садится в постели — насколько может это сделать. Родственники порой посылали ему открытки, чтобы разбавить скуку — если вспоминали об этом, — но он ни разу не получал цветы.

— Там еще и открытка, — продолжает медсестра, небрежно — почти безразлично — вручая ему конверт.

— Я... можно мне остаться одному и прочесть? — удается ему спросить сквозь вызванный обезболивающими туман в голове; как только улыбающаяся медсестра выходит, он открывает конверт, проклиная свои трясущиеся пальцы.

Писала не Дзюри. Интуитивно он уже понимает это. Почерк совсем другой — слишком текучий, слишком раздражающе-идеальный, даже для нее. На обороте красуется единственная фраза.

«Дай определение чуду, Рука Цутия».

Рука почти задыхается.


***

— К вам посетитель.

К нему неторопливо подходит Тога, великолепный в форме Студенческого Совета — в то время как Рука, одетый в больничный халат, пытается прикончить чашку пудинга.

— Как самочувствие? — спрашивает он обыденным тоном, с усмешкой на лице. В палате есть только один стул, но Тога не садится, предпочтя вместо этого слегка опереться на тумбочку — по счастью, достаточно осторожно, чтобы не опрокинуть вазу с цветами.

Прежде чем ответить, Рука отставляет пудинг и изучает лицо Тоги настолько тщательно, насколько может под действием лекарств — как если бы мог обнаружить в нем что-то важное, что-то, что он упустил.

Ничего. Тога точно такой же, как и всегда, — напыщенная подделка под кавалера, пришедший, должно быть, чтобы парить над его постелью, словно отвратительный демон, ухмыляясь над волей судьбы.

(в этой постели мог бы быть ты, Тога)

(ты или кто угодно из остальных)

— Словно я умираю, — отвечает Рука, пытаясь удержать на лице улыбку — но вскоре сдаётся.

— Уверен: это пройдёт, — Тога протягивает руку и дотрагивается до одной из роз, наполовину увядших за прошедшее время (три дня? неделю? вечность?) и как бы невзначай ломает стебель. — Цветы прекрасны.

— Должно быть, среди моих доброжелателей есть садовник, — произносит он ровно, не желая ничего, кроме как разбить вазу о череп Тоги.

— Полагаю, ты знаешь, что это неправда. Край Света...

— Не понимаю, о чем ты, — ложь слишком быстро слетает с его губ, и он видит, как взгляд Тоги быстро перемещается от роз к игле капельницы, воткнутой в его руку.

— Ты хоть знаешь, что они дают тебе?

— Растворы, — Рука пытается говорить настолько уверенно, насколько способен, но его голос слегка дрожит, — определенные обезболивающие...

— Это чистый морфин, Рука, — Тога ломает в пальцах очередной стебель. Он деликатно обрывает лепестки, складывая их в аккуратную кучку рядом с почти нетронутым обедом Руки, прямо напротив его лица. — И сдается мне, ты знал это столь же хорошо, как знаешь о Крае Света. По самым лучшим прогнозам, тебе осталось не больше месяца. Так жаль...

— Чего мне жаль, так это моих роз, с которыми ты расправляешься, — выдавливает он. — Убирайся отсюда, Тога.

— Да, так жаль, — беспечно продолжает Тога. — Ведь это ты владел Невестой последний год, не правда ли? Почти добился Революции?

— Революция не придет, — оборвал его Рука. — Теперь я знаю.

— Не для тебя, конечно, — качает головой Тога. — Но Край Света предлагает тебе последний выход на сцену.

Рука вновь пристально смотрит на него, а затем смеется, слишком долго и тяжело. Смех превращает его дыхание в хрип, и мир вокруг него слегка кружится (розы кружились ведь, да?) — его мир, которому обречен он, не Тога, этот мир с таблетками в упаковках, шприцами и смертью в качестве торжественного финала. Тоге остаются порченые сказки, и замки, полные гнилья, школьницы в слишком коротких юбках и бессмысленные дуэли.

— Оставь это для кого-нибудь еще, Тога. Я закончил.

Победа. Рука получает удовольствие от раздраженного взгляда, от наполненного гневом угловатого лица Тоги, от того, как тот качает головой, закатывает глаза (выбери другую пешку, Тога, какого-нибудь еще беспризорника в больнице), от того, как он разворачивается спиной, направляясь к выходу...

Но только вот Тога поворачивается так, будто бы собирался это сделать с самого начала.

— Но Дзюри — нет.

Рука колеблется, и это должно быть заметно, поскольку Тога улыбается вновь, как если бы знал обо всех ярких снах, которые Рука когда-либо видел о ней — о неземной Дзюри, со всеми ее турнирами, изяществом и грацией. Как если бы видел его любовь и имел дерзость расценить ее, как ребячество, когда на самом деле это — больше, чем он может получить от любой из девчонок, с которыми трахался в Академии.

Он со злостью тянется к вазе, чтобы бросить ее в Тогу, но поднос мешает ему — не хватает сил ни для чего большего, чем поднести ложку ко рту в беспомощных попытках вдохнуть немного жизни в свое тело. Тога наблюдает за ним с легким весельем, сложив руки на груди и наслаждаясь спектаклем.

— Так что дай определение чуду.

Когда медсёстры возвращаются, они обнаруживают, что Тога оставил на тумбочке кольцо-печатку.


***

После этого время словно снимают с паузы — начинают отчаянную перемотку вперед. Безликие медсестры хором поздравляют его с таким скорейшим выздоровлением от, казалось, смертельного чего-то там. Он получает целые горы роз — теперь темно-синих — и единственное письмо из Академии, в котором сказано, что его комната в общежитии с прошлого года снова принадлежит ему.

(словно Фауст перед дьяволом)

(но кровь не засыхает — не тогда, когда ты подписываешься принять кольцо, когда ты уже заключал эту сделку раньше)

Когда его в последний раз вывозят из больницы в коляске, это только формальность. Он забирается в такси без посторонней помощи, ни разу не споткнувшись, и завязывает приятную беседу с водителем.

Но не отводит глаз от дороги перед ним — от школы, встающей из-за холмов.

(феникс, восстающий из пепла)

(для того лишь, чтобы сжигать себя вновь и вновь).