Ицука иссё ни

---

Солнце сияет на бледно-голубом небе, но с далекого запада клоками мокрой ваты уже ползут тучи цвета индиго. Стальные рельсы матово блестят, и красный железнодорожный знак напоминает помидор, растущий на самом солнцепеке.

Анфи сгибает руку и смотрит на свои тонкие розоватые пальцы. Они светятся под теплыми лучами, словно ягоды в виноградной грозди. На станции тихо и безлюдно. Вот-вот придет следующий поезд, а пока надо подождать. Еще немного.

Она переводит взгляд на туфли. Белая кожа покрылась тонким слоем пыли ― вот ведь неприятность. Анфи не любила грязи, она всегда сражалась с паутиной под ванной и серыми разводами на оконном стекле. Стирала одежду, добавляя кондиционер с ароматом розы, перекладывала свитера в шкафу мешочками, набитыми высушенными травами и лепестками… Каждый вечер в ванной натирала собственную кожу мылом и гелем, скрабом для тела и морской солью. Не потому, что ей это нравилось или она заботилась о своём красоте ― нет, Анфи было решительно всё равно, как будет выглядеть её тело. Прежде оно казалось Анфи гробом, в котором она, настоящая она, заточена и спит беспробудным сном ― и к лучшему.

Просто… Анфи не любила даже самой незаметной грязи. Если бы она раньше заметила пыль на своей обуви, то немедленно разыскала бы щетку и привела все в идеальный порядок. Внешний облик Невесты-Розы ― будто хрустальная гора из старой-старой европейской сказки. Взгляд должен скользить по ее волосам, лицу и одежде, не останавливаясь. Не нарушая ее покоя.

А теперь Анфи всё равно.

«А теперь мне всё равно. Пусть на меня смотрят!»

Тю-тю возится на её плече, ласково дергает за прядь, что выбивается из-под белоснежного берета. Анфи смеется, взмахивает руками и кружится, быстро-быстро переставляя ноги в пыльных белых туфельках. Подол розового платья летит по ветру вслед за её темными волосами. Тю-тю возмущенно пищит, вцепившись в хозяйку и свою котомку.

Вдали слышится гудок синкансэна. Бело-коричневый чемодан Анфи, твердо стоящий на платформе, всем своим видом выражает возмущенное недоумение. Анфи останавливается, запыхавшись от смеха, и нежно гладит его удобную ручку. Другой рукой она прижимает к себе Тю-тю.

* * *

― Ваш билет. Приятной поездки.

― Благодарю, ― Анфи кладет надорванный кусочек цветной бумаги в кошелек и прячет его в карман платья. В поезде царит приятная прохлада, хоть окно и закрыто наглухо в преддверии близкой грозы. Кожаные сиденья такие новые, что скрипят, если на них присесть.

Проводница удаляется. Анфи снимает жакет и вешает его на крючок возле оконной рамой. Тю-тю с блаженным писком растягивается на сидении рядом с её ― к счастью, оно свободно. Людей почти нет: только мужчина в потрепанной рыбацкой шляпе дремлет у двери в тамбур, да молодая женщина возится с маленькой дочкой в другом конце вагона. Мало кто едет в академию Отори, или возвращается из неё, или даже проезжает мимо.

Колеса поезда размеренно стучат. Путешествие будет долгим ― на место Анфи прибудет только к вечеру. Она складывает руки на коленях и смотрит в окно. Тучи закрыли половину неба, и под порывами ветра колышутся кроны деревьев. Это зрелище волнует и ― почему-то ― веселит Анфи. Ей кажется забавным и приятным, что она будет сидеть в уютном вагоне, пока за окном хлещет ливень и бьют молнии. Она зябко поводит плечами в предвкушении.

На следующей станции в вагон заходит пожилая дама в развеселой зелено-желтой майке, красных штанах и ярких оранжевых шлепанцах. Она садится напротив Анфи, вытягивает ноги и шумно вздыхает от удовольствия. На сером вагонном полу её розовая сумка странным образом смотрится необыкновенно величественно, и Анфи улыбается. Ей теперь очень нравится улыбаться, и она хочет делать это почаще.

Тю-тю давно заснул на своем сидении, раскинув лапки в стороны. Небо за окном окрасилось в цвет индиго, и в вагоне зажгли лампы дневного света. Пожилая дама, с интересом оглядев Анфи с головы до ног и еще раз вздохнув, вынимает из сумки небольшую тёмно-синюю книжку в гнущемся переплете. Анфи жалеет, что не взяла с собой что-нибудь почитать. Прежде она не находила в этом прелести, но сейчас все так ново и удивительно ― вдруг она полюбит книги?

Дама открывает свой томик на странице, заложенной чем-то вроде длинного оборванного чека, и принимается бормотать себе под нос. Анфи это не раздражает, ей даже нравится ― особенно то, что не приходится напрягать слух, разбирая слова.

― «Ты много переносил, и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал…»

Анфи легонько гладит Тю-тю по ушам и прижимается щекой к окну, на которое упали первые капли дождя.

* * *

С каждого облака льет по тяжелому серебристому водопаду.

Анфи лежит в высокой траве, одетая в длинную белую ночную рубашку. Ей тепло и щекотно, но долго оставаться под дождем нельзя ― иначе она, того и гляди, утонет. Или уйдет в вязкую землю.

Она легко встает на ноги. Мокрая ― хоть выжимай ― ткань, ставшая прозрачной и тонкой, липнет к телу. С волос Анфи стекают ручьи ― по плечам, спине, груди, щекам. Кажется, что она плачет от радости.

Анфи пробирается через травы в полтора ее роста, отводя в стороны огромные чернобыльник, календулу и сон-траву. Те брызгают ей в лицо нахальными каплями, а иногда шаловливо выливают на голову целые ведра воды, и она фыркает от веселого возмущения.

Оставив за спиной очередное зелено-сиреневое соцветие, она вдруг видит что-то под кустом папоротника ― и у неё перехватывает дыхание. Словно в груди разлилась мягкая волна молока и меда.

Не думая ни о чем, Анфи бежит по мокрой теплой земле, едва касаясь её ― и резко останавливается, и почти падает рядом с Утэной, которая сидит, обняв себя за плечи.

Она поднимает голову и смотрит на Анфи, будто на Диоса во плоти. Утэна очень похудела, замечает Анфи, а в следующее мгновение она, уже ни о чем не думая, обхватывает руками её колени и прижимается к ним щекой. Утэна издает странный звук ― то ли смех, то ли стон. Она наклоняется и обнимает Анфи, и та слышит, как часто бьется её сердце под тонкой кожей. Будто цыпленок в руке у птичницы.

Они так долго ждали этого, а теперь ничего не могут сказать. Совсем ничего? На Утэне смешная, чуть великоватая пижама из такой же белой ткани, и сквозь неё, промокшую насквозь, Анфи видит на животе Утэны уродливый, пухлый алый шрам.

Новая волна захлестывает её ― острое раскаяние и сострадание. Она осторожно высвобождается из объятий Утэны (та тихо вздыхает), протягивает руку и дотрагивается до шрама. Анфи не думает ни о каких таинственных силах, но жесткий рубец под её пальцами медленно рассасывается, превращаясь в гладкую бледную кожу.

Утэна кладет свою руку поверх её и улыбается ― совершенно так, как прежде.

* * *

Анфи просыпается и видит, что дождь кончился и за окном понемногу светлеет. В вагоне выключили лампы. Пожилая дама напротив отложила свою книгу и грызет леденцы, вынимая их из круглой жестяной коробочки.

Тю-тю, тоже проснувшийся, сочувственно пищит и дергает Анфи за рукав. Она наклоняется к Тю-тю, и он лапкой осторожно вытирает ей щеку и ресницы. Анфи благодарно усмехается.

«Не бойся за меня. Всё очень, очень хорошо».

― Простите, барышня, но это у вас обезьянка? ― не выдержав, с любопытством спрашивает дама. ― До чего милый!

Анфи качает головой.

― Нет, это просто мой друг Тю-тю, ― с улыбкой отвечает она. Тю-тю смотрит на даму своим самым очаровательным взглядом и та, хихикнув, словно молоденькая девушка, протягивает ему желтый леденец.

― Ну до чего мил! ― с удовольствием повторяет она.

Тю-тю важно кивает и тут же заглатывает конфету.

― Угощайтесь и вы, барышня, ― предлагает пожилая дама, протянув Анфи коробочку.

― Благодарю вас, ― Анфи выбирает ярко-зеленый леденец и осторожно пробует его. Вкус яблока, который долго выдерживали в концентрированном растворе сахара. Тю-тю хватает еще одну конфету, кислотно-красную, и тут же запихивает ее в рот.

― Тю-тю!.. ― в голосе Анфи звучит укор.

― Ничего, ничего,― дама беззаботно машет рукой.

Анфи, перекатывая за щекой твердокаменный леденец, расстегивает молнию на своем чемодане и достает оттуда золотистую картонную коробку.

― Попробуйте, пожалуйста, ― говорит она, открыв взору дамы ряды шоколадных конфет, удобно устроившихся в гнездах из фольги. Дама берет одну, надкусывает её и морщится.

― Знаете, барышня, горьковато будет. Зато ликер! Ох, люблю его, ― она довольно улыбается, и вокруг ее глаз собираются веселые морщинки. ― По праздникам, конечно, но и в будни порой не грех.

Анфи с трудом удерживается от совершенно девчоночьего желания хихикнуть. Тихое радостное удивление, живущее в нее все эти небывалые дни, вновь расправляет крылья.

― А что же, ― дама лукаво подмигивает, ― вам конфеты эти молодой человек подарил? Такой красавице…

― Да, молодой человек, ― Анфи не добавляет «бывший», чтобы не разочаровывать попутчицу. Она вспоминает, как непривычно смущен был Сайондзи, вручая ей эту коробку, и весело усмехается.

Дама удовлетворенно кивает и вновь погружается в свою книжку, водя пальцем по странице. Тю-тю забирается на колени к Анфи. В светлом, чисто вымытом воздухе за окном сияют алые лучи вечернего солнца.

― «А двенадцать ворот ― двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города ― чистое золото, как прозрачное стекло…»

Когда поезд замедляет ход и останавливается, Анфи едва успевает надеть жакет, вернуть подарок Сайондзи на место и попрощаться с дружелюбной попутчицей. Она выходит на платформу, в запах трав и пение цикад. Тю-тю, выпросивший напоследок еще один леденец и страшно довольный, едет верхом на её чемодане.

* * *

― Будьте добры, повторите еще раз?

― Тэндзё Утэна, четырнадцать лет.

― Кем вы ей приходитесь? ― медсестра за окошком устало потирает виски.

― Я её подруга и приехала, чтобы навестить её, ― спокойно объясняет Анфи. Внутри у нее дрожит невидимая струна.

Медсестра пролистывает файлы в толстой картонной папке, захлопывает её и поднимает взгляд на Анфи.

― К сожалению, вам не удастся ее увидеть. Неделю назад Тэндзё была переведена во вторую общую больницу Дзюбан в Токио. Я могу еще чем-нибудь вам помочь?

― Нет, благодарю вас, ― Анфи вежливо наклоняет голову и отходит, уступив место следующему страждущему из очереди.

― Сегодня мы спим в поезде, Тю-тю, ― шепотом объясняет она, толкая тяжелую стеклянную дверь больницы, чтобы выйти наружу. ― Я думаю, это интересно...

Тю-тю, прикорнувший на чемодане, согласно кивает, а потом задирает голову и как завороженный смотрит вверх. Анфи останавливается посреди усаженной вишнями больничной аллеи и тоже поднимает взгляд. В угольно-черном небе над ними брызгами серебра и морской пены сверкают настоящие звёзды.

Atanvarnie

• Главная
• Фантворчество
• Фанфики
• Atanvarnie
• Ицука иссё ни