Часть 2. «Но лета твоего нетленны дни...»

Рука плавно закрыл за собой дверь. Семьсот двадцать девять шагов от университета — тридцать девять ступенек вверх по лестнице — два оборота ключа — «Я дома!». Всё было уже давно просчитано, обдумано, проанализировано — только бы минуты до его возвращения в квартиру и встречи с ней шли быстрее. Даже если он бежал, как сегодня, несмотря на запрет врачей, ему казалось, что Время нарочно подтрунивает над ним, неимоверно растягиваясь и замедляясь.

С трудом переводя дыхание и отряхивая с промокших насквозь куртки и сумки капли, он с полуулыбкой вспоминал её утренние слова: «Конечно, дождя не будет, Рука!» Когда она в чём-то ошибалась, он смотрел в её глаза ласковым, чуть насмешливым взглядом и многозначительно молчал, а она иногда смущалась, иногда смеялась, а иногда сердилась в ответ, и все эти три варианта развития событий нравились ему одинаково сильно. Да что там, чтобы она не делала, он знал, что всё равно будет любить её. Всегда.

Рука повесил куртку на вешалку и сделал несколько осторожных шагов по направлению к комнате. Кажется, работал телевизор — он услышал спокойное, равномерное бормотание диктора. Сквозь узкое пространство между дверью и полом пробивался гостеприимный тёплый свет. Он уже собирался зайти внутрь, как его взгляд упал на распечатанное письмо, лежащее на тумбочке. Взглянув на имя отправителя, Рука с трудом подавил протяжный страдальческий вздох. «Интересно, она когда-нибудь оставит нас в покое?» — он задумчиво покрутил письмо в руках. После короткой, но воодушвлённой схваткой с совестью, закончившейся её поражением за необоснованностью нападок, он развернул листок и начал читать. Сиори писала о том, как замечательно складывается её театральная карьера, как она рада подарку от Дзюри на её восемнадцатилетие, мимоходом интересовалась, всё ли в порядке у них с Рукой. В конечном счете, всё было не так уж плохо. Кроме слащавого тона, от которого он непроизвольно морщился, ничего подозрительного не было. «Я должен простить её, раз Дзюри простила» — ещё раз напомнил себе юноша, откладывая письмо. «Но кто бы мог подумать, что это будет так непросто…»

Выдохнув и встряхнув напоследок непослушной — и по своей природе, и тем более после дождя — чёлкой, он повернул дверную ручку.

Что-то подсказывало ему, что по комнате надо идти совсем неслышно, на цыпочках. То, что предчувствие наведалось не просто так, стало очевидно, когда он достиг дивана. Не сдержав довольной и счастливой улыбки, Рука присел перед ним на корточки, не отрывая взгляда от спящей Дзюри. Она по-детски свернулась клубочком под теплым пледом, который ни выбирали чуть дольше, чем можно себе представить («Будь твоя воля, ты всё в доме покрасишь в оранжевый!» — «Любимая, а что поделать, если это мой любимый цвет?» — «Это просто невозможно, будет у нас хоть что-нибудь лазурное или нет?») и только её рука с зажатым в ней пультом выбивалась наружу, касаясь пола. «Заснула, так и не дождавшись моего прихода» — усмехнулся юноша, бросив беглый взгляд на экран, где пожилой мужчина рассуждал о семи чудесах света. Рука изловчился и очень осторожно, по одному разжимая теплые пальцы девушки, вынул из её ладони пульт. «Выключить» — о восьмом чуде света в этой передаче всё равно не скажут ни слова, так есть ли смысл её смотреть?

Он провёл рукой по её кудрявым, беззаботным веером раскрывшимся на подушке волосам, поправил чуть съехавший плед (Дзюри повернулась на другой бок, лицом к спинке дивана, недовольно посапывая носом), встал на ноги, ещё раз улыбнулся и отправился на кухню — заваривать чай.

Примечания

• (В названии — строчка из восемнадцатого сонета Шекспира.)

Homura-chan

• Главная
• Фантворчество
• Фанфики
• Homura-chan
• Часть 2. «Но лета твоего нетленны дни...»