Постоянный доход

---

Плитки пола сомкнулись за последним победителем, и последняя из роз исчезла вместе с ней.

Анфи смахнула лепесток с кончика носа. Наверху был только замок, окруженный рвом облаков. Внизу — невысокая гряда пестрых холмов. Там простирались обрывки реальности, заброшенные на землю Отори безжалостными перестановками мироздания: приземистые крестьянские хижины, между которыми громоздился уродливый силуэт бульдозера, и пруд с кружащими над ним комарами. Акио стоял рядом с Анфи, положив сухие ладони на ее бедра. Она разделась, как только Дзюри пронеслалась мимо них к лестнице (Сиори, с порозовевшей шеей, не отставала от нее), и шелк соскользнул с тела Анфи, как раскрывающийся кокон.

— Как мило, — заметил Акио. Анфи напряглась. Он рассмеялся — снисходительным смехом учителя, который был лучшего мнения о своем ученике. — Я про Дзюри и ее девочку — ту, что она любила дольше, чем тебя и революцию. Разве ты не смотрела на нее? Как ты думаешь, чем они заняты сейчас? Сексом?

— По субботам студенты обедают раньше. Не пойти и нам домой, брат?

— Не стоит опаздывать.

Он перекинул ее перевязь через свое плечо — как офицерский знак различия.

Они собирались отправиться кататься в девять, но рядом с Акио ее чувство времени часто сбоило и пропадало. Время, равно как и пространство, были умозрительными конструкциями, и попытки вновь отыскать счет часов привели лишь к тому, что здания арены тоже исчезли. Сейчас двадцать минут девятого, сообщил ей Акио на темнеющем полу комнаты Председателя. Она поправила очки, попробовала встать, и обнаружила, что ее чувство пространства осталось где-то позади, на плитках арены; болел локоть — там, где в него врезался вдруг образовавшийся угол, и она была очень рада, что Тога еще не пришел. Невеста обязана быть невестой, всегда. Девушки из Отори никогда не спотыкались, идя к алтарю. А потом Акио держал ее в своих сильных руках, и сказал, что уже без пятнадцати девять, а в комнате Председателя никогда не было часов, чтобы опровергнуть его слова. Она надела платье и подала Тоге чай, удерживая свой желудок под строгим контролем; девушкам из Отори не нужно есть больше, чем случайное печенье и собственное сердце, чтобы выжить.

— Эй, вы меня звали, — протянул Тога, но немедленно счел за лучшее выглядеть смущенным. — Химэмия. Председатель. Что вы хотели мне показать? Или просто отметить мое унижение в сегодняшней дуэли?

— Нет ничего стыдного в том, чтобы проиграть розу Арисугаве-сама.

— С ней нельзя переспать, и ее нельзя победить, — сказал Акио. — Для нас это двойной удар, сестра.

Она обдумала это. Подобный удар был практически милосердным, по ее опыту. По опыту она также знала, что правда в голосе Акио тянулась дальше, чем мосты из витой стали над внутренним двором, и что конструкции, образующиеся в результате, казались столь же прочными для девушек и юношей, которые полагались на эти обещания.

— Позвольте мне принести вам еще напитков, Кирю-сама, — сказала она.

Они отправились прочь на блестящей, струящейся змее, которую Акио называл машиной: мужчина, юноша, Невеста и пиво.

В машине рука Акио скользнула под юбку к Анфи. Анфи не обращала внимания, следя в зеркале заднего вида за лицом Тоги, на которое снисходило понимание. Одна часть скандала, восемь частей напускной скуки, и один нахмуренный лоб — возможно, вдохновение; у Тоги тоже была сестра. Столь утомительно упрямая, склонная так настойчиво докапываться до невинных вещей и случайно натыкаться на правду.

— Итак, Дзюри, — сказал Тога; кажется, он все-таки вспомнил нечто, заставившее его испытать отвращение к Нанами. Возможно, причиной было пиво — она знала, что вкус его был ужасен. Она ведь сама его варила. — Удавалось ли вам хоть раз ее поймать?

Акио улыбнулся:

— По правде говоря, она не стоит того, чтобы ее ловить.

— Давным-давно жил на свете бог реки, — пробормотала Анфи. — Он любил деву-солнце и желал ее, но она гордо возвышалась в небе, и он не мог до нее дотянуться. Одна смертная девушка с волосами, точно солнце, золотыми, как львиная грива, и сердцем столь же яростным, как у льва, уснула среди его тростников. Когда бог реки хлынул волной к ее ногам и попытался утащить ее с отмели, она сражалась. И поскольку она была яростной, как лев, она сбежала, но он знал, что это может случиться, и потому не пытался удержать ее за руки и ноги. Он забрал ее душу и унес в глубины, и даже в самые темные ночи, если плыть с открытыми глазами, можно разглядеть мерцающее золото на дне реки.

— Смысл, — сказал Акио без укоризны, — я полагаю, ясен.

— Это звучит как сказка для детей.

Это был вопрос. Если Акио нравились вопросы, Тога мог убедить себя, что и ему они нравились. Согласно замыслу Акио, дети Отори должны быть гибкими, точно шпили зданий школы, все до единого склоняющиеся к башне председателя. Тога, вероятно, думал, что подобные изменения — его собственные остановки на пути к власти; Акио представлял собой синоним власти — на языке, на котором говорили студенты, сами не ведая этого.

Акио усмехнулся:

— Но только взрослые понимают, о чем на самом деле рассказывают сказки. Разве о том они могут сказать, что бог просто позволил девушке спать рядом с ним? Просто спать? — В его голосе проскользнул теплый оттенок воспоминаний.

Когда-то прежде Анфи посещала уроки. Она попыталась вспомнить, когда пользовалась своими очками для того, чтобы читать книги; когда они поглощали свет вместо того, чтобы отгораживать ее от света. Был урок математики, где учитель зачаровал их топологией. Кувшин с водой мог превратиться в кольцо с печатью и в кандалы, не теряя своего значения. Физика: все объекты, достаточно большие, могут стать колодцами, к которым будут притягиваться и падать другие объекты. Звезды и замки, подумала Анфи, а еще — образы и культы желания. Пальцы Акио отбивали ритм, поднимаясь по ее ноге.

Машина совершила прыжок, отрицая гравитацию. Ловкие пальцы Акио прижались к ее бедру и двинулись выше — Тога негромко присвистнул, — и Анфи откинулась назад как можно сильнее, притворяясь, что она в планетарии. Утренняя звезда обрушилась на машину, полыхая, словно фейерверк.

Она была — ведьминское сердце, и мириад мечей, и девушка, которая вздрагивала — которой было слишком много лет для того, чтобы вздрагивать виновато, — когда Акио слизывал гранатовый сок с ее живота. Ей никогда не нужны были последователи или подражатели, или любая другая лесть. Ей нужен был кто-то, кто был бы ее противоположностью, кто сражался бы с ней. Она никогда до сих пор не думала, что в ней есть жестокость, поняла Анфи, но она знала эту истину достаточно долго, чтобы не чувствовать ничего странного, направляя свои мечи наружу, а не внутрь. Сколько лет? В коридорах Отори годы скользили мимо, незаметно, как Чу-Чу, крадущийся за молоком. Лучше считать дуэлянтов. Последним дуэлянтом был Тога, следующим будет Сайондзи, а сейчас Дзюри...

— Я знаю. — Акио склонился к ее груди, не обращая внимания на руль и дорогу. Он чуть повернул голову — достаточно, чтобы говорить и демонстрировать свои отточенные ветром скулы. — Арисугава Дзюри. Ты могла бы быть ее чудом, не будь ты такой грязной.

— Арисугава-сама ушла.

— Она вернется, — сказал Акио — так, словно ее возвращение было чем-то отвратительным, но он не мог это остановить. — С каждой дуэлью они помнят все больше. Они хотят больше, им нужно больше. А эта академия открывает свои двери всем нуждающимся.

— Но что будет сделано для них?

— Мы расскажем им, о чем они забыли. — «Рука лежит, опутанный капельницами, — подумала Анфи, — пока Сиори выпевает твое имя в каморке за фехтовальным залом и пожирает тебя». — Ты же знаешь, я очень благодарен тебе за то, что ты им помогаешь.

Если поощрять воспоминания, то можно стереть всё гораздо лучше, чем с помощью лжи. Анфи чувствовала, как неизбежность свертывается у нее внутри — как сворачивались ее попытки приготовить запеканку или как тот искалеченный юноша с тридцать девятой дуэли. Дрожь машины отдавалась через кожаное сиденье прямо в ее позвоночник.

— Что Кирю-сан хотел бы забыть сегодня?

Тога ударил по сиденью. Ощущение донеслось издалека — сквозь рев двигателя, сквозь грань того, что (как думала Анфи) по мнению Акио должно было быть болью.

— Эй, я вообще-то здесь! Мы все в это впутаны. Просто скажите мне, что вам нужно, председатель.

— Ты очень близко к нам, да. И поэтому мы хотим, чтобы ты смотрел очень внимательно.

Сначала Анфи думала, что Акио вспрыгнет на капот. Этот трюк помогал завоевать верность многих впечатленных дуэлянтов. Но машина продолжала свое аэродинамическое движение, все быстрее и быстрее, и Акио обрушился на Анфи, не требуя иной силы, чем ветер, свистящий за его спиной. Он вонзился в нее так глубоко, что у нее всё поплыло перед глазами. Потом в дело вступил его рот, и она увидела звезды и звезды, чужую галактику, полную света: скопление размытых сияющих пятен на черном, разворачивающихся в прошлое и будущее, сжигающих в белом свете память и предчуствия.

Над ней кто-то двигался — или, может быть, там было двое; всегда кто-нибудь кружил по замкнутой в кольцо дороге. Она потянулась в белизну и придала ей форму. Тога задумчиво произнес в корону ее волос:

— Отличная ночь для поездки, а? Вот это жизнь.

Они лежали, вытянувшись, на белом диване. Ах, подумала Анфи, твои длинные стройные ноги, созданные для сражений. Акио взял ее руки в свои, заметив ее взгляд.

— Старая развратница. Столь почтенно выглядящая женщина, и спишь с мальчиком председателя.

— Давным-давно мальчик председателя любил юных девочек и мальчиков, — ответила Анфи, — и любил их долго и счастливо. О. Прости, брат, я не хотела тебя обидеть.

— Но ты ошибаешься, — сказал он. — Мы стары только по отношению к возрасту других; а в мире, сотрясенном революцией, никто иной не будет иметь значения. Если ты и я не будем сражаться на дуэлях от скуки, то не останется больше никого, кто сможет владеть мечом. Никого, кто сможет увидеть, кто мы такие. Тревожит ли это тебя? Смогла бы ты жить, если бы твой меч никогда не извлекали из ножен твоего горла?

Было много мечей, думает Анфи, и ни один из них не принадлежал ей по-настоящему. Они просто проникали в нее и там, уменьшенные ее волей, образовывали твердые скопления — ее ребра, крестец, череп.

Она хотела опустить жалюзи на окна, но в Отори были свои правила. Невеста-Роза обнаружила себя на вершине спиральной лестницы. Свет добился своего. Школа была возведена по образу Акио; он тоже всегда добивался своего.

Поток (фотонов, вспомнила она; заржавевшие от неиспользования воспоминания поскрипывали) оборачивался вокруг ее ступней и шеи, скользил по ногтям голубой лентой. Тьма — это всего лишь отсутствие света. Поток света настойчиво давил, прикасаясь к ней. Она закрылась от этого штурма, пожелала, чтобы голубое и красное на изнанке ее век стало черным. Волосы Акио вспыхнули пурпуром, касаясь ее горла. Закройтесь, приказала она желудочкам сердца, и надгортаннику, и всем другим мускулам, названия которых только могла вспомнить, откройтесь, закройтесь...

— Ты была бы еще прекрасней, — сказал Акио, — бледная, с опустошенными венами. Моя вечная девочка, моя прекраснейшая вещь, мы попробуем кое-что новое. У хороших принцев должны быть послушные девочки. Ты ведь исполнишь свою роль? Чтобы сделать меня лучше?

Она не могла зажмуриться, когда осторожные пальцы Акио касались ее лба. Он выглядел столь же юным и человечным, как и остальные обитатели ее мира, и столь же ужасающе прекрасным — прежде, чем он сжал в ладони ее сердце и потянул.

— Невеста-Роза предлагает меч каждому дуэлянту, которому принадлежит, — прошептала она. Как странно — каким чудом ей удается дышать, несмотря на этот давящий свет.

— Я сражаюсь за тебя каждую ночь в моих снах, — сказал Акио. — Множество обручений. Возможно, среди тысячи мечей найдется больше, чем один — для твоего брата?

— Прости, — ответила Анфи. — Только дуэлянты могут брать мечи — а ты не сражаешься.

Акио пожал плечами. Она, оставаясь на его плече, чувствовала его движения, словно он балансировал на камнях.

— Еще нет, сестра. Но я буду сражаться за тебя — в мире, который мы создадим вместе, я буду сражаться за тебя каждым мечом, который только существует. А потом я выброшу их все в мусорный бак за оранжереей, и мы сможем спать вместе при свете дня.

Соскользнув вниз, она опустилась на колени у его ног, целуя его щиколотки. Конечно, Акио это нравилось, а ей нравилась его щедрая улыбка — отбрасывающая достаточно тени, чтобы укрыть ее; свет его глаз был единственным светом, который не причинял ей боли. Или же — напоминанием о том, что лучше было бы забыть.

— Можем позвать Дзюри, если хочешь, поиграем в разбойников и невест, — сказала она и ощутила, как контуры и направляющие линии Отори сдвигаются и сходятся вокруг нее, словно фонтан, выворачивающийся наизнанку. Вот они где. Дзюри стояла метрах в десяти от двери в башню, обнимая Сиори — та притворялась, будто невинна настолько, что не умеет даже целоваться; обе они не замечали ведущийся над ними разговор. Акио объявлял, кем студенты должны быть, но Анфи знала, кто они на самом деле и какова их суть. — У нее тоже есть меч, спрятанный внутри — если тебе он нужен.

— А потом она забудет, ведь ты приложишь для этого все старания?

— Она забудет.

— Разумеется. — Дождавшись, пока Анфи опустит листок бумаги в пневмопочту, он заговорил снова. — Интересный вопрос, тебе не кажется? Все эти дети со своими мечами в сердце, которые можно так свободно взять — и никого, кому они были бы нужны настолько, чтобы сражаться за них.

— Спасибо, — сказала она. — Анфи очень рада, что она тебе нужна.

Дзюри, как назло, не торопилась. К тому времени, как она явилась, утро казалось неизбежным, как смертный приговор. Но все же утешительная темнота еще скрывалась между небрежно расчесанными тугими локонами Дзюри и крохотной алой родинкой на ее ключице, а ее мундир был украшен рваной линией цепочки с медальоном. Это было излишне: Дзюри и сама была цепью. Безупречно подогнанные друг к другу звенья мыщц, закрытые, точно броней, такой подвижностью, что оскорбления и хвала отражались от этой брони с одинаковой легкостью; звенящая, натянутая цепь.

— Ну что? — спросила она, бестрепетно глядя на брата и сестру.

Ее губы хранили явные свидетельства того, что у нее все в порядке. Анфи отвела взгляд, глядя на ноги Дзюри.

— Не могли бы вы подойти сюда, Арисугава-сама?

Дзюри осторожно шагнула вперед, обходя их полукругом. Умно, подумала Анфи, а потом с сожалением запустила пальцы под шнуровку на мундире и дернула. Дальше все пошло быстро. Анфи знала, каково это — когда шар мучительного света разрывает грудь, — и завороженно следила, как кто-то другой исполняет пантомиму «взрыв в замедленном движении», которая всегда была коронным номером Невесты. Меч вышел легко — с такой легкостью выпадают молочные зубы — и лег в ее ладонь, холодный, словно никогда не был сокрыт в ножнах температурой 37 градусов. Дзюри застыла без движения. Акио потянулся к ней — нетерпеливой, быстрой рукой.

Анфи ударила мечом сердца Дзюри, пронзив его пальцы.

— Боже нахуй блядь, — сказал Акио. Может быть, она была дополнением в этом предложении. Или подлежащим. Неважно. — Ты... где ты такого насмотрелась, Анфи? В телевизоре?

— В твоем шоу, — ответила она ради чистого удовольствия, а потом добавила смиреннейшим тоном: — Доброе утро, брат. Полагаю, будет весьма любезно с твоей стороны не пытаться заняться со мной сексом перед другими студентами. И... и пожалуйста, подожди минуту, — закончила она, не зная, что еще сказать; к тому же Дзюри уставилась на нее так, будто ее прекрасные волосы собирались вот-вот выпасть.

— Химэмия, — выговорила она, — это не... как ты можешь... нельзя так держать меч.

— Правда? Боюсь, у меня нет особого опыта.

— Химэмия!

— Вы должны забыть, что видели это. Спасибо за ваше присутствие, Арисугава-сама.

— И как, по-вашему, я должна забыть? — Похоже, после этого случая придется менять ковер, подумала Анфи, глядя на то, как Дзюри нервно вбивает каблуки в ворс, все сильнее с каждой секундой. — У меня есть долг перед Советом, перед... — она запнулась, — другими студентами...

— Такацуки-сан? Она ждет вас, как бы необычно для нее это ни было.

— Я не только о ней!

— Анфи, — сказал Акио издалека — словно и вовсе из другого здания. — Анфи...

Она сняла очки и сложила их.

— Ты услышишь это только раз. Сиори уедет завтра, а когда вернется, она уже не будет той девушкой, которой ты ее считаешь. — «И не была никогда», — Анфи не добавила это вслух, от этого не стало бы легче никому. — Если ты расскажешь ей, ты осквернишь ее — еще сильнее, — добавила она вместо этого, и Дзюри залилась краской. — На тебе лежит ответственность, которую нельзя возложить на всю школу. И ты не осквернишь их.

— Откуда ты знаешь?

— Ты должна забыть об этом!

Дзюри раздирали противоречивые эмоции: надменное ожидание всеведения против ее заботы о Сиори; и невыносимо несовместимы были существование множества личных мечей сердца и ее энциклопедия слухов и тщательно упорядоченных ухаживаний. Анфи не прекращала давление. Рассудок победил.

— Не зовите меня сегодня. — И с этими словами Дзюри ушла.

— Ей все равно придется забыть. — Акио все еще истекал кровью. Так непохоже на Диоса. — По волшебству. Ты будешь гнаться за ней вниз по ступеням в этой чудовищной конструкции из шелка и бронзы.

Без платья ей было жарко и неудобно, горячий пот стекал по ее коже.

— Все в порядке.

— Стоило ли это того?

Платье опустилось на ее плечи, наконец ослепило ее черно-зеленым, черно-желтым, алым. Она почувствовала, как оседает и остывает, словно была пирожным-безе, а не телом из плоти и сотрясенных костей.

— Я — Невеста-Роза, — сказала она.

— И моя сестра...

— И я хочу, чтобы все мои нареченные были счастливы. Пока это возможно.

Автор: cordialcount, переводчик: Альре Сноу

• Главная
• Фантворчество
• Фанфики
• Переводы
• Постоянный доход