Что сделано…

---

Глава 1

* * *

Ты не подумай, я не то чтобы как-то особенно не люблю кошек.

Я вообще животных как-то не очень.

У меня с ними бывали неприятности.

Не спрашивай.

Хотя ты и так не спросишь.

Ты же просто котёнок, в конце концов.

Милый маленький полосатый котёнок.

Безобидный маленький полосатый котёнок.

Кажется, ты нравишься Онии-сама.

Только не так, как нравился тот, другой котёнок.

Теперь он нашёл себе питомицу получше.

Потому-то тебя сейчас кормлю я.

Ты молоко пить будешь?

Это я тебе налила.

Поэтому ты и не пьёшь, да?

Ты знаешь, какая я?

Ты знаешь, что я сделала?

Говорят, животные заранее чувствуют, что будет землетрясение.

Может, они и в людях что-то такое чувствуют…

И чего ты так пищишь?

Скучаешь по Онии-сама?

Хочешь знать, почему он тебя не замечает, хотя раньше был к тебе так ласков?

Бедняжка.

Могу посочувствовать.

Могу понять.

Ну, иди сюда. Давай, пей молоко. Тебе не нравится тунец? Я эту банку специально для тебя открыла. Или ты не голоден? Что ж ты не ешь? А ты ещё маленький. Быть может, слишком маленький, чтобы разлучать тебя с мамой.

Да, это так похоже на неё, на эту дрянную девчонку. Разлучить детёныша с мамой, когда он ещё не готов к этому. Разлучить его с братьями и сёстрами, которые его любят.

Ненавижу её.

Прошлой ночью он был в её комнате.

Я ещё удивлялась пару дней назад, что он приказал слугам проветрить гостевую комнату и постелить там свежее бельё.

Он был в её комнате прошлой ночью. Я знаю. Слышала. Прямо под дверью стояла. Я услышала его шаги в коридоре — я всегда просыпаюсь, когда он ночью ходит по зданию.

Онии-сама и не знает, как пристально я за ним слежу. Как часто я за ним наблюдаю.

Я слышала.

А может, он и знает, но ему всё равно.

Ты куда это… а ну, вернись! Не прячься ты там, запылишься весь… вот так, ага. Давай, пей молоко.

Я слышала. Её-то совсем не слышно было. Зато Онии-сама слышно.

Ему в самом деле это нравится?

Не понимаю, как кому-то вообще может нравиться… это.

Это грязно и противно.

Ещё и больно наверняка.

Возможно, даже очень больно.

Не хочу больше об этом думать.

Быстро же ты выпил молоко. А тунец тебе, значит, не нравится? Я думала, кошки на то и кошки, чтобы любить тунца. Я-то терпеть не могу тунца. Открыла банку почём зря. Теперь придётся выбросить.

Интересно, что Онии-сама делал возле мусорной печи пару дней назад?

Вряд ли он знает, что я видела, как он что-то жёг. А я не знаю, что это было такое. Когда он ушёл, я хотела подбежать и посмотреть. Но Арисугава-сэмпай меня опередила.

Интересно, с чего бы ей следить за Онии-сама?

Готова поспорить, она тайком влюблена в моего брата. То-то у неё парня нет. И в Школьный Совет она, должно быть, пробралась лишь затем, чтобы стать ближе к моему брату.

Она пожалеет, если встанет между мной и братом.

И почему она выглядела разозлённой, когда отошла от печи?

Что же такое Онии-сама сжёг?

Пока я туда добралась, там остался только пепел.

Не пошла сегодня на уроки, не хотелось.

Я и вчера не пошла.

Тэндзё Утэна меня победила. Убить её мало.

А её победил мой брат. Я за него рада. Но он притащил домой Невесту-Розу.

Он был в её комнате прошлой ночью.

Я слышала.

Не хочу больше об этом думать.

Надеюсь, ей было очень больно.

Но её было совсем не слышно.

Быть может, ей было так больно, что она даже крикнуть не могла.

Надеюсь, что так. Надеюсь, ей и впрямь настолько больно… эй!

Не делай так. Порвёшь эполеты. Это тебе не игрушка.

Даже не знаю, зачем я всё ещё ношу эту форму. Она немного жмёт кое-где. Онии-сама мог бы и спросить мои размеры, прежде чем идти к портному. Хотя тогда сюрприза бы не получилось.

Если я буду и дальше носить её, придётся подогнать по фигуре.

А я буду носить её и дальше, потому что её дал мне Онии-сама. И это кольцо я буду носить дальше, потому что так хочет Онии-сама.

Я что угодно сделаю для Онии-сама.

Так надо, и всё тут.

Никто его не любит так, как я. Никто и никогда не сможет полюбить его, как я. Кто ещё знает его так давно, кто ещё любит его так давно, как я? Так будет честно, и всё тут.

Любой, кто встанет между мной и братом, пожалеет об этом.

Ну я же сказала, не делай так… Вот, гляди — верёвочка! Кошки ведь любят играть с верёвочками, да? Ну давай, хватай верёвочку… да верёвочку же, а не декоративный шнур! Ну вот, уже распустил… да стой ты… прекрати сейчас же! Плохой котёнок!

А, ты всё равно меня не понимаешь.

Ну извини. Я не хотела кричать.

Ты ещё маленький, ты просто не понимаешь, что плохо себя ведёшь.

Неужели он и сегодня ночью пойдёт к ней в комнату?

Придётся за ним проследить и подслушать. Больше мне ничего не остаётся.

Если Тэндзё Утэна или ещё кто-то победит Онии-сама на дуэли, то Невесту-Розу у него заберут.

Но я не хочу, чтобы Онии-сама проиграл.

Когда мы были маленькие, мы с ним играли в шашки. Онии-сама всегда выигрывал. Я играла плоховато. Мне казалось, Онии-сама будет приятнее играть с достойным противником. И я упражнялась самостоятельно. Заставляла слуг играть со мной. Однажды даже упросила папу сыграть со мной партию, когда он вернулся из очередной поездки.

Я стала играть хорошо — слишком хорошо. Однажды я обыграла Онии-сама, и с тех пор он уже не хотел со мной играть.

Сама виновата.

Такое чувство, будто что-то внутри рвётся на части, словно кто-то схватил моё сердце двумя руками и растягивает, пытается разорвать его пополам.

Не хочу больше об этом думать.

Пойду прогуляюсь на речку.

Хочешь со мной?

Хотя нет, вряд ли. Кошек же не выгуливают, как собак.

А Онии-сама разрешает тебе разгуливать по всему дому?

И где он поставил твой лоток, хотела бы я знать?

Не нравится мне, что приходится за тобой ухаживать. Чтоб я знала, зачем я это делаю.

Спасибо скажи.

* * *

Солнечно-то как.

Какого чёрта так солнечно, когда мне так грустно? И река такая чистая и прозрачная — какого чёрта?

Так нечестно.

Всем всё равно, что я чувствую.

Иногда мне кажется, что даже Онии-сама всё равно, что я чувствую.

Он просто засел в гостиной, слушает свои пластинки. И запись своего собственного голоса. Снова и снова.

И не отвечает, когда я пытаюсь с ним заговорить.

Ненавижу Тэндзё Утэну, больше всех на целом белом свете.

А ты совсем притих. Уж не заснул ли ты там? Наверное, трудно заснуть, когда тебя вот так несут в коробке.

Вокруг никого.

Ещё только полвосьмого, а уже так светло.

Сама не знаю, зачем я тебя с собой взяла.

Может, попадётся зоомагазин, куда можно будет тебя сдать.

А можно просто оставить тебя в парке. Что с тобой потом будет — уже не моя забота.

Дело-то не в тебе.

Правда, ты мне почти нравишься.

Славный ты. Для животного.

Вот сяду я на берегу речки, на нагретом солнцем бетонном берегу, и вытащу тебя из коробки. А потом…

Не знаю я, что потом.

Дело-то не в тебе.

Просто никто не должен встать между мной и братом.

Никто, пусть даже самый маленький и невинный.

Ты и впрямь заснул.

Какой же ты маленький.

Я чувствую, как твоё сердечко трепыхается в моих ладонях, будто птичкины крылышки.

Какой же ты маленький.

Ты открываешь глаза — так, как будто в самый первый раз в жизни видишь солнце.

Кто-то идёт.

Какой же ты маленький.

— Доброе утро, Мики-кун!

— Нанами-сан! Доброе утро.

Мики, похоже, здорово удивился, увидев меня. У него в руках бумажный пакет с продуктами, из которого торчит французский батон.

— Ты всегда так рано встаёшь по выходным, Мики-кун?

Мики-кун так мило улыбается. — Я иногда встаю пораньше по выходным и праздникам — сходить в магазин за свежей едой и приготовить особенный завтрак для нас с Кодзуэ-тян… эй, это тот самый котёнок, которого Химэмия-сан подарила Тоога-сэмпаю на день рождения?

Ну не могу же я сказать «нет». Вопрос риторический: конечно же, Мики знает, что котёнок тот самый.

О чём он сейчас думает?

Пытается понять, почему я сижу здесь, а ты у меня на коленях, а рядом со мной картонная коробка?

Знает ли он, какая я?

Знает ли он, что я сделала?

Мики-кун, может, и знает. Он умный. Пожалуй, почти такой же умный, как Онии-сама. По Мики это даже более заметно: как ни заговорю с ним, почти всегда в итоге чувствую себя дурой.

Ещё он милый. И прекрасно играет на фортепиано.

Но он слабый. Мой брат сильный, а он — нет. Он всё ещё мальчик. А мой брат — мужчина. К тому же Мики влюблён в эту ведьму Химэмию — то есть, со вкусом у него беда.

И сестра его мне не нравится. Всякий раз, когда они с Мики вместе, стоит мне только сказать ему «привет» — а она уже смотрит на меня так, будто я совершила что-то ужасное. Вообще не понимаю, чего она так.

Он сейчас спросит, что я тут с тобой делаю, да?

Но нет, он просто садится со мной рядом и протягивает палец, заигрывая с тобой. У Мики-куна красивые пальцы — длинные, цепкие, ловкие. Я могла бы смотреть, как он играет на рояле, уже только затем, чтобы видеть его пальцы в движении.

— Он такой милый. Ты его выгуливаешь, Нанами-сан?

Точно — выгуливаю. Спасибо, Мики-кун, подсказал. Ты это специально? Как знать, ты ведь настолько умнее меня.

Ты знаешь, какая я?

Ты знаешь, что я сделала?

— Можно мне его подержать?

Да можно, конечно. Хочешь — насовсем забирай.

Но не могу же я сказать это вслух.

— Такой милый… эй, щекотно! Такой подарок для Тоога-сэмпая — правда, Химэмия-сан такая заботливая?

Ты и так, без слов знаешь мой ответ — ну вот я и не скажу ни слова, Мики-кун. Тебе неудобно, что я молчу? Ты ведь терпеть не можешь споры. Ты и впрямь не понимаешь, почему все-все вокруг не могут жить дружно, да?

И не поймёшь никогда.

Ты такой слабый.

— Химэмия-сан тебе не очень нравится, да, Нанами-сан?

— Да, не нравится.

Ты так вздрагиваешь от этого, Мики-кун — от моих слов, от моего тона, от выражения моего лица. Как будто я уколола тебя прямо в самое сердце.

— Вот если бы ты поладила с Химэмией-сан и Тэндзё-сэмпай… Здорово было бы, если бы вы с Химэмией-сан стали подругами. Я был бы просто счастлив.

Так ласково, так печально… ох, Мики-кун, так мило, и так слабо.

— Эти две девчонки просто ненормальные. Не понимаю, как они вообще кому-то могут нравиться.

Тебя так легко задеть словом, Мики-кун. Я могла бы рубануть так глубоко, прямо до кости — а ты, наверное, и не попытался бы сделать ответный выпад.

— Вот, держи его.

Котёнок заснул на руках у Мики. Какой же он маленький, если даже на руках у Мики-куна ему хватает места для сна.

— Хочешь яблоко?

— Да, я проголодалась немного.

Как будто я и не сказала ничего такого, что тебя задело. Хотела бы я знать, куда ты деваешь все эти обиды. Всё внутри держишь, что ли? Я б так не смогла. А может, всё это выходит наружу, когда я не вижу… но это тоже вряд ли. Не может у тебя быть тёмной стороны.

Ты натираешь яблоко о свою гимнастёрку до алого блеска, откусываешь, затем передаёшь мне. Сладкое, хрустящее; мои губы касаются мякоти в том же месте, где были твои. Непрямой поцелуй?

Скажи я это вслух, ты бы покраснел, как шкурка этого яблока.

Какой же ты ребёнок.

— Знаешь, если будешь и дальше выгуливать котёнка Тоога-сэмпая, будет лучше купить ему кошачий поводок. Я как-то видел такой в зоомагазине.

— Да я просто присматриваю за ним, это ненадолго.

— А. Кстати, как там Тоога-сэмпай?

Могу я хоть с кем-нибудь поговорить об этом, не таясь? Нет, не могу, даже с тобой, Мики-кун. Я не рискну раскрыть кому-то слабости моего брата — хоть бы даже и тебе.

— Нормально.

— Как там его ходатайство, чтобы Сайондзи-сэмпая восстановили?

— Нормально.

Не могу осуждать Кёити-сана за то, что случилось. Он же друг Онии-сама. Он в жизни не сделал бы что-то такое нарочно.

Это Тэндзё Утэна во всём виновата.

Как я её ненавижу.

— Ты в порядке, Нанами-сан?

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. — Ещё как знаешь. — Просто ты как будто… растерялась. Хочешь ещё укусить?

— Мне просто интересно, что будет дальше. — С яблоком покончено; я отшвыриваю огрызок в реку, и он качается там на пухлых волнах.

— Нанами-сан, его надо было выбросить в компостную кучу. — С твоим голосом это даже на упрёк не похоже; тебе, должно быть, невыносимо трудно всерьёз на кого-то рассердиться, да, Мики-кун?

— Рыбы съедят.

— Рыбы едят огрызки от яблок?

— Если рыба крупная — точно сожрёт.

Огрызок, качнувшись, идёт ко дну.

— Мне тоже хотелось бы знать, что будет дальше. Вот, мы все — то есть, члены Совета и ты — хотя бы по одному разу сразились с Тэндзё Утэной на дуэли… и что дальше? — У тебя такой задумчивый вид… тебе это не идёт. Ты ещё такой молоденький. — Чего теперь ждать от Края Света?

— Мики-кун… а кто такой Край Света?

— Никто из нас не знает. Край Света шлёт нам письма, в которых наставляет нас на путь к Революции.

— А что за Революция?

— Этого тоже никто толком не знает. Если верить Краю Света, тот, кто принесёт в мир Революцию, обретёт великую силу.

— И вы верите Краю Света, потому что…

— …Всё, о чём он пишет в письмах, до сих пор сбывалось. Арена, замок в небесах… всё это удивительные вещи. Чудесные. Сила, способная изменить мир — это тоже наверняка что-то чудесное.

— А что бы ты сделал, Мики, если бы заполучил эту силу?

Такой робкий смешок. Чтобы заполучить эту силу, надо драться… а ты ведь терпеть не можешь драться, да? Слабый ты.

— Я не думал об этом всерьёз. — Ещё как думал, я же знаю. — Наверное, сделал бы всё вокруг более красивым, чем сейчас. А ты?

— Даже не знаю. Я сражалась только потому, что Онии-сама так хотел. — В каких прекрасных мечтах ты живёшь, Мики-кун… «Сделать всё вокруг более красивым». Может быть, и я мечтаю о том же самом?

Нет.

Есть вещи, которые не сделаешь красивее.

Есть вещи, которые не заслуживают красоты.

— Ты так предана своему брату, да, Нанами-сан?

— Да, правда. Как и ты — своей сестре, да, Мики-кун?

Почему ты так смутился?

— Мне кажется, я отношусь к Кодзуэ не так, как ты — к Тоога-сэмпаю, Нанами.

Почему ты сказал это таким тоном?

— Хм? И как же это так я отношусь к Онии-сама, что у тебя с Кодзуэ-сан всё совсем по-другому, а?

— А котята очень подолгу спят, да?

Какой же ты слабый.

— Что есть, то есть.

Щёлк.

Ну вот зачем этот секундомер, а? Вот я однажды не выдержу, припру тебя к стенке и так прямо и спрошу — и не отпущу, пока ты мне не скажешь прямо.

— Кодзуэ, наверное, уже гадает, куда я пропал. — Ты так извиняешься, словно тебе в самом деле не хочется уходить. Но ты ведь чувствуешь облегчение, разве нет? Хотя и стараешься это скрыть, и у тебя даже получается, совсем не видно этого по тебе… Но я же знаю, Мики-кун; уж я-то знаю. — Мне пора.

— Мики-кун, пока ты не ушёл…

— Да, Нанами-сан? — Ты уже поднялся на ноги и взял в руки свой пакет. Так торопишься уйти. Меня это даже задело… почти.

— Как думаешь, может человек сделать что-то настолько плохое, что ему это никогда не простится?

Зачем спросила, сама не знаю.

— Думаю, зависит от того, чьё именно прощение ему нужно. — Ты глядишь на меня задумчиво; никогда раньше ты так на меня не смотрел: вглядываешься в меня, как в бездну вод, смотришься в меня, как в зеркало чистого серебра.

Мне это нравится.

— Что ты имеешь в виду?

И ты снова садишься.

— Ну, мне кажется, прощение бывает двух видов: условное и безусловное. Условное ты можешь получить и от самой себя, и от других людей… но оно всегда не окончательное. Абсолютное, безусловное прощение может дать только… ну, я не знаю. Вселенная. Бог. Естественное право. Карма. Ещё какой-нибудь метафизический абсолют, твой собственный. – Ты смеёшься, а я не понимаю, что тут смешного; но, может быть, если я тоже засмеюсь, то не буду выглядеть такой дурой в твоих глазах?

— Кроме того, «прощённое» и «простительное» — разные вещи. Даже если сейчас ты не можешь себя простить, или кто-то другой не может тебя простить… это ещё не значит, что в будущем ты не будешь прощена.

— Но я-то не об этом спрашивала.

— Да? А о чём тогда?

— О том, можно ли сделать что-то настолько плохое, что это не простится никогда.

— Сложный вопрос. — Ты сжимаешь губы и зажмуриваешься, словно для поцелуя изготовился. Но ты просто задумался, я-то знаю. — Как-то даже неудобно отвечать. Думаю ли я, что бывают ли непростительные поступки? Не знаю. Каждый поступок надо оценивать в контексте, иначе не поймёшь, насколько он этичен… я так думаю. Но… не знаю. Не могу придумать обстоятельства, в которых было бы… правильно, что ли, причинить вред маленькому ребёнку или безобидному животному.

Ох, Мики кун, всё-таки знаешь ты, как меня ранить.

И о том, какая я, ты знаешь?

И о том, что я сделала?

Ты уколол так глубоко и так аккуратно, что крови не видно; ты сам и не замечаешь ничего, и продолжаешь говорить, как ни в чём не бывало.

— Но прощение — не совсем из области этики; скорее, это вопрос сострадания. Люди ведь не могут вернуться назад во времени и переделать то, что сделано; а подумать, что кто-то должен вечно страдать за свои прошлые поступки — неважно, какие — и думать не хочется. Тогда к тому, кто не прощает, вопросов больше, чем к тому, кого не прощают. Так что нет, мне кажется, за любой плохой поступок в конце концов можно получить прощение. От себя, от других, или…

— Или от собственного метафизического абсолюта.

Кажется, я угадала: ты рассмеялся, твои глаза сверкнули, поймав луч солнца. Такой милый. Такой ребёнок. Такой ласковый. Такой слабый.

— Ну, мне в самом деле уже пора идти. Нужно приготовить завтрак нам с Кодзуэ, а потом кое-что поискать в архиве Мемориального Зала Нэмуро. Увидимся, Нанами-сан!

— Пока, Мики-кун.

Ты просто сияешь.

Ты настолько светлее меня.

Не знаешь ты, какая я.

Не знаешь, что я сделала.

Я так этому рада.

* * *

— Онии-сама, я принесла твоего котёнка.

Комната наполнена музыкой, тягучей и мрачной. Онии-сама сидит в кресле. Еду ему приносят слуги. Полагаю, он всё-таки иногда выходит отсюда, когда я ухожу на уроки: должен же он хотя бы умываться и ходить в туалет.

— Я думала, с ним тебе будет веселее.

Он молча берёт тебя и кладёт на колени. Его ладони вяло скользят по твоей шёрстке.

— Что слушаешь? Что-то очень грустное.

— Знаешь, если бы ты послушал что-нибудь более весёлое, тебе, быть может, стало бы полегче. Эта музыка какая-то такая… нудная и унылая.

Ты свернулся у него на коленях. Ты такой маленький. Тебе там так удобно, лучше не бывает. Я тебе завидую.

— Если хочешь, возьми у меня парочку поп-альбомов. Они мне иногда помогают от плохого настроения.

— И шторы, наверное, стоит открыть? Хоть немного светлее станет.

— Дворжак.

— Что это, Онии-сама?

— Это Дворжак. То, что я слушаю.

— Что такое «дворжак»?

— Не «что». Кто.

— А.

У брата странные вкусы в музыке.

— Онии-сама…

— Нанами, выйди вон.

— Ч-что?

— И забери с собой… это. Он мне не интересен. Такие глупые маленькие зверушки уже много лет как перестали меня занимать.

— Но тогда… на вечеринке…

— Я притворился, чтобы порадовать Тэндзё и Химэмию. И такое в жизни бывает, Нанами.

Онии-сама поднимает твоё крошечное тельце одной рукой, как будто собирается швырнуть тебя о пол.

Какой же ты маленький.

Какая большая у него рука.

И он отдаёт тебя мне.

— Вон.

Никто не ранит меня так глубоко, как ты, Онии-сама.

Я даже не знаю, знаешь ли ты, как глубоко меня ранишь.

Или знаешь, но тебе всё равно.

Ты уже вырос из наших прежних ребячеств.

Теперь тебя волнует только лишь Невеста-Роза, и Революция, и… это.

Ох, как мне противно думать, что ты занимаешься… этим.

Это так отвратительно.

Так грязно.

Так больно, должно быть.

Наверное, мне тоже придётся повзрослеть, если я хочу, чтобы ты и дальше меня любил.

Недавно я читала Устав Школьного Совета.

Там есть парочка полезных правил о том, что заместителями членов Совета могут быть их братья и сёстры.

Как будто специально для нас с тобой написано, Онии-сама.

* * *

— Нанами-сама, что вы жжёте?

— Цувабуки-кун! Ты меня напугал, больше не подкрадывайся ко мне так тихо.

— А? Что-то случилось, Нанами-сама?

— А, нет, ничего. Просто избавляюсь от старой коробки. Ну давай, идём. Что там у меня дальше по расписанию?

— У вас сегодня контрольная по таблице Менделеева… вот вам шпаргалка. Можете приклеить её к подошве, вот клейкая лента. Потом у вас обед; я вам приготовил суси, ведь вы сказали, что хотите только слегка перекусить перед заседанием Совета.

— Ты хоть не с тунцом их сделал, а?

— Нет, Нанами-сама, я же знаю, что вам не нравится тунец.

— Хорошо.

— И всё-таки, почему вы сожгли ту коробку, Нанами-сама?

— …Тебя это не касается.

— Ладно. Следующий урок…

Даже и не знаю, зачем я это сделала.

Если нет ничего непростительного, то и жалеть мне не о чем. Так зачем мне тогда исправляться, или расплачиваться за то, что сделано, или продолжать страдать за то, чего не воротишь?

Так почему же я это делаю?

— Пока что поживёшь тут.

— Может быть, потом эта комната нам ещё понадобится, так что не думай, будто это навсегда.

— А лоток твой вон там; я распорядилась, чтобы горничная его чистила каждый день, так что если нагадишь на ковёр — не вздумай оправдываться.

— Сам же понимаешь, не могу я тебе позволить разгуливать по всему дому.

— И я очень занята в Совете, так что не думай, что я тебя буду каждый день навещать, или ещё что-то в этом роде.

— Да не смотри ты на меня так. Голодать не придётся. Горничная накормит.

— А ну прекрати. Эта тесьма тут для красоты, а не затем, чтоб коты с ней играли.

— Ну вот, оторвал. Теперь кому-то придётся её пришивать обратно, и не позднее следующего заседания Совета — до которого, между прочим, осталось чуть меньше часа.

— Чёртов кошак.

— Можно подумать, ты мне очень нравишься.

— Чёртов кошак.

— Чёртов кошак.

Чтоб я знала, почему.

Автор: Alan Harnum, переводчик: Forion

• Главная
• Фантворчество
• Фанфики
• Переводы
• Что сделано…