Гроб отверстый

Глава 1

— Иди же, иди! — Человекам невмочь, 
Когда жизнь реальна сверх меры. 
Прошлое и будущее, 
Несбывшееся и сбывшееся 
Приводят всегда к настоящему.

Т. С. Элиот, «Бёрнт-Нортон»
(Перевод С. Степанова)

* * *

У всех, кого ни возьми, были любимые места. Тэндзё-сан, к примеру, было по душе залитое ярким солнцем бейсбольное поле, баскетбольные площадки и беговые дорожки. А Дзюри-сэмпай на удивление часто можно было найти на скамейке с видом на океан. Он не знал, почему так, но предполагал, что это связано со старой дружбой — а может, она сама сказала ему об этом когда-то давно.

Сам он выбирал тихие, затенённые места, укромные уголки, привечавшие подобных ему любителей уединения. При этом ему нравилось слышать шум на заднем плане, бормочущие и шепчущие голоса, приглушённые шаги людей, которые спешили по своим делам. Было в этом что-то странное. Получалось, что ему нравилось быть одному — но только в присутствии других. Библиотека занимала первое место в его недлинном списке мест отдыха: она удовлетворяла обоим его требованиям, к тому же там хранились книги, в которые он так любил зарываться.

«Зарылся» — так его сестра говорила в шутку, когда он переставал обращать на неё внимание. Она была не так уж далека от истины: иногда ему самому казалось, что именно этим он и занимается. Чтение книг — по крайней мере, для удовольствия — многие считали одним из способов бегства от реальности; он замечал, что прибегает к этому способу не реже, чем к игре на фортепиано. Иногда казалось, что он вот-вот будет погребён под толщей слов, завален книжными страницами, словно толстыми шерстяными одеялами. Слова влекли его в неизведанные уголки его собственного сознания; Дзюри-сэмпай часто говорила, что он проводит слишком много времени, глядя в себя.

Не то чтобы он был слишком уж задумчив, да и в мыслях его не было ничего удивительного или выдающегося. Когда другие спрашивали, о чём он думает, вопрос казался ему странным: как будто они ожидали услышать, что он от нечего делать рассчитывает в уме положения планет. Он ничего не отвечал: ему просто нечего было сказать — разве только в музыке. Что-то внутри него заставляло его чураться других людей — и в то же время что-то понуждало его тянуться к ним через музыку. По западному гороскопу Близнецы — «знак двойственности». Видимо, это та же нерешительность, только в парадной одёжке.

Тяга к чтению была лишь ещё одной чертой характера, которую его родители — ещё будучи вместе — всегда подмечали в нём и нахваливали. Ещё одно доказательство его одарённости. Он сам не понимал всего этого, похвала казалась пустой. Даже если он и обладал этой так называемой «гениальностью», ничего значительного с её помощью он не совершил.

Да, он быстро впитывал новые знания, умел решать сложные уравнения по математике, ему удавались любые опыты по химии. Пожалуй, он дал бы фору ученикам на пару лет старше его — тоже, впрочем, сомнительный повод для гордости. Чего ему не хватало, так это творческой жилки и стремления употребить знания в дело. При всех его высоких оценках и показателях интеллекта — творцом он не был. Он ничего не придумал сам, все его идеи были не новы.

Настоящими «гениями» были его одноклассники, которые забавлялись в свободное время, создавая гидравлические сооружения из обычной домашней утвари. Мики иногда наблюдал, как они расчерчивают свои схемы, и неизменно поражался тому, как кипела у них работа и беседа. Для него самого было достаточно узнавать что-то новое, ни с кем этим знанием не делясь — других же тянуло действовать и применять, для пользы или просто для удовольствия: посмотреть, осуществимы ли их планы, а если нет — что нужно подправить, чтобы всё получилось.

Он повернул лампу таким образом, чтобы свет падал на его блокнот, и замурлыкал под нос бесформенную мелодию, какие обычно напевал, когда ему было скучно или тревожно на душе. Исписанные листы бумаги как попало валялись по всей парте — это было не похоже на него, слишком уж беспорядочно. Оставлять такой бардак было бы неправильно, так что он сложил бумаги аккуратной стопкой перед собой.

В сумраке жутковато моргнул секундомер: время бежало быстрее, чем казалось. Мики легко мог заблудиться в учёбе, если можно так выразиться. Время всегда виделось ему чем-то странным, переменчивым и ненадёжным. По сути, время для людей было лишь ощущением: минуты могли казаться часами, часы могли казаться минутами. Это завораживало. Однажды он написал было эссе на эту тему, но забраковал как недостаточно конкретное. Как дневные часы в зависимости от его настроения то пролетали мигом, то еле тянулись — так и слова для описания времени ускользали от него.

Он вынырнул из раздумий, ощутив кончиками пальцев пустую поверхность дерева в том месте, где раньше лежала ручка. Он бегло огляделся и понял, что она закатилась под парту, когда он собирал бумаги: серебристый колпачок ярко блестел под краем узловатого ковра, закрывавшего часть пола. Вздохнув, Мики нагнулся за ручкой. Дорогая ручка, подарок от матери. «Которая больше не навещает нас лично, сдала свой пост пыльным воспоминаниям букв и чернил».

Когда он выпрямился, первым, что он увидел, был накрахмаленный воротник сине-красной форменной гимнастёрки. Её хозяин заглянул в глаза Мики, и того пробила мелкая дрожь — таким пронизывающим был этот бесстрастный взгляд. Тэндзё-сан как-то говорила: «Некоторые всё время таращатся мимо тебя, другие смотрят на внешность — а бывают такие, что как будто видят тебя насквозь, прямо в душу глядят». Тот, кто стоял сейчас перед Мики, именно что смотрел сквозь его кожу, разглядывал глубинные пласты его существа, пытался разобрать на части тонкий механизм его сознания. То был не просто оценивающий — препарирующий взгляд. Словно Мики был всего лишь образцом для изучения, приколотым булавками к чёрной восковой дощечке, а незнакомец примерялся к нему со скальпелем в руке.

— Да? — сказал Мики с едва заметным волнением в голосе. — Что-то случилось? — Ему вдруг подумалось, что Тоога иногда выглядел похоже.

— Нет. Я просто хотел спросить, не ты ли Каору Мики. — Голос у незнакомца был мягкий, почти бесцветный, как и его глаза. Тенор, едва повзрослевший, голос высокий, но уже не мальчишеский. Он скромно и вежливо улыбнулся — одними губами, в остальном выражение его лица осталось прежним.

— Да, это я, — ответил Мики с некоторым облегчением. Его разыскивали по имени, как правило, лишь с целью попользоваться казной Школьного Совета, выспросить что-то по учёбе или передать поручение от учителей. Намерения сравнительно безобидные — не то, что у этого, который высился над его столом и взглядом разрушал его самообладание, слой за слоем, как счищают шелуху с луковицы. Но если он просто пришёл выбивать деньги на очередной школьный кружок — ничего страшного, с этим Мики разберётся.

— Интересно. — Незнакомец выпустил это слово изо рта, будто струйку дыма. — Если тебя не затруднит, Каору-кун, я отниму пару минут твоего времени. Позволишь мне?

Почему-то в этом «позволишь мне» чудилось нечто куда более серьёзное, чем избитая формула вежливости. Мики закрыл блокнот и положил на место ручку.

— О чём вы хотели со мной поговорить? И кстати, не могли бы вы представиться?

— Меня зовут Микагэ Соодзи.

Узнавание вплеталось в мысли Мики, словно вьюнок, который едва пророс, но уже стремительно карабкается вверх. На долю секунды ему показалось, что он никогда раньше не слышал этого имени… да ну, ерунда, кто же не знает Микагэ? Он был признанный гений — пусть Мики и не придавал значения подобным ярлыкам, пока сам не познакомится с человеком, — был сведущ в науках, обладал талантом притягивать к себе людей, мог в какой-то мере влиять даже на воротил делового мира. Он избрал Академию Оотори местом своих исследований; некоторые из учеников уже встречались с ним и делились мнениями по поводу его семинара. При этом Мики поражало, что никто из них ни словом не обмолвился о том, что же именно они изучали. Они всякий раз почти благоговейно расхваливали невероятное оборудование, отменное общество, потрясающие темпы исследований, новые формулы и теории — но сколь-нибудь внятных сведений от них было не добиться. Мики всё это почему-то настораживало. Из подсознания всплывал образ торговца на ярмарке. Уговоры и красочные описания. Дым в глаза. «Взрослые никогда не говорят прямо».

— Микагэ-сан, — он вежливо кивнул, отгоняя навязчивые мысли, — странно, что вы решили поговорить именно со мной. Почему бы вам не обратиться к президенту Школьного Совета, если у вас к нам какое-то дело?

— Не скромничай так, Каору-кун. В самом деле, если бы мне было что-то нужно от Совета в целом, я бы непременно адресовал свои вопросы Кирюу-куну, как президенту. Однако я полагал, что именно ты, как ученик и исследователь, проявишь хотя бы теоретический интерес к тому, что мы изучаем в Зале Нэмуро. Надеюсь, ты не откажешься осмотреть здание, а может быть, и принять участие в семинаре. Моё предложение относится только к тебе, а не к другим членам Совета, — Микагэ слегка оперся о парту. — Видишь ли, у меня есть кое-какие свои источники, и я слышал о тебе как о подающем надежды юноше. Я был бы очень рад, если бы ты решил присоединиться к нам.

* * *

Они встретились на балконе Зала Нэмуро; на столике между ними покрывались холодной испариной стаканы с ледяным чаем. Вся мебель здесь была жёсткой, крашеное кованое железо; роскошные узоры вились и змеились по столику и стульям, но сиденье было твёрдым и неудобным. Мики беспокойно ёрзал, пытаясь найти такое положение, в котором острые края металла не врезались бы в тело. Это только усиливало его волнение, он чувствовал себя, как провинившийся ребёнок, которого сейчас будут отчитывать. Быть может, думалось ему, на такой эффект Микагэ и рассчитывал, выбрав именно эти стулья?

Окончательно сбивало с толку то, что Микагэ до сих пор не проронил ни слова. Он просто сидел по другую сторону стола, его губы едва заметно кривились в улыбке. Как будто он приглашал Мики заговорить или предпринять что-нибудь. Его взгляд с прошлой встречи ничуть не притупился — напротив, казалось, стал ещё более пристальным. Не нравилось Мики, как Микагэ на него смотрел. В этот раз он не был образцом для изучения, чувство было немного другое. Не то чтобы его положение сильно изменилось, на него по-прежнему смотрели, как на предмет… только назначение предмета было иное.

Примерно такое чувство он испытывал, когда на него смотрел отец — но не об этом напоминал ему Микагэ. Сейчас всё же было по-другому: он чувствовал себя очень маленьким, очень далёким, ничего не значащим. Так действовали на него взгляды, которыми иногда одаривал его учитель музыки, нечто подобное сквозило и в присутствии Тооги. Какая-то зрелость, некие знаки взрослости, для Мики непонятные. Не спокойствие и степенность, с которой держались учителя, не та самоуверенность, что слышалась в их речи. Когда взрослые вели себя так, от них исходила смутная опасность. «Хищное» поведение, вот верное слово. Они как будто хотели что-то получить от него, притом его согласие их мало волновало.

— Не хочу показаться грубым, — Мики судорожно прокашлялся, — но мне сегодня нужно ещё успеть на собрание. Не могли бы мы сразу перейти к вашему предложению?

— Лучше будет изложить его без спешки, — ответил Микагэ, ставя стакан с чаем перед собой. Оба собеседника до сих пор едва пригубили напиток. Вокруг стаканов образовались лужицы, тающие кубики льда, разделяясь, еле слышно потрескивали. — Но я охотно введу тебя в курс дела в общих чертах.

Мики облокотился на спинку стула и ждал. Микагэ слегка улыбнулся, словно поддерживая его стремление ускорить беседу.

— Первым делом я должен предупредить: наш семинар не совсем похож на другие, в которых ты, быть может, участвовал. Мы открыты для тех учеников, кто не блещет отметками, или кому не хватает усидчивости, чтоб учиться, как ты, по усложнённой программе. Для участия в Семинаре Микагэ необходимы лишь два качества: волевой характер и определённый склад ума.

— Так что же именно вы обсуждаете или изучаете на этом вашем семинаре?

— В центре всех наших исследований — один редкий интерес. — Микагэ опустил стакан на стол с резким щелчком. — Участники моего семинара — люди разные, зачастую совершенно непохожие, среди них есть и обыкновенные ученики этой школы, и виднейшие бизнесмены — но в одном они схожи. Все члены Семинара Микагэ очарованы одним понятием: «вечность».

Тут он сделал паузу, словно почувствовал, что фраза вышла неточной, недостаточной, не выражала того, что он хотел сказать на самом деле.

— Если быть точным, их интересует один из аспектов этого понятия. Каждый из них хочет сделать что-то вечным.

— Звучит так, будто вы проектируете вечный двигатель, — подозрительно заметил Мики. Ответ собеседника застал его врасплох: Микагэ негромко рассмеялся, словно услышал что-то забавное.

— Что смешного я сказал? — Вопрос прозвучал жёстче, чем Мики хотелось бы. На мгновение он вспомнил детство; когда ему было пять лет, к нему ещё не прилепился ярлык «вундеркинд», он был всего лишь «развит не по годам». Между этими двумя ярлыками пролегала целая пропасть. Он тогда пытался время от времени встревать во взрослые разговоры, рассказывал, что читает отцовские литературные и научные журналы, однако взрослые ему не верили. Они лишь улыбались ему, будто щенку, что пытался показать хозяевам трюк, и отсылали его играть на пианино. Хоть они и старались тогда не сердиться на него, эти их улыбочки были свежи в его памяти спустя годы. Зато потом, когда его одарённость стала известна всем, к каждому его слову прислушивались с уважением. Странно это было: его суждения остались прежними, но всего одно слово настолько изменило их вес.

— Ничего, — Микагэ небрежно махнул рукой, пресекая возможные трения, — просто твои слова вызвали непрошеные воспоминания. Прошу меня извинить. Как бы то ни было, наш проект далеко не столь полезен для общества. О нет, те желания, что движут участниками семинара, весьма эгоистичны.

Он всё юлил, ходил вокруг да около, и Мики уже разбирало любопытство: да чем же таким они занимаются в этом здании? Какие-то загадочные нотки были в голосе Микагэ; семинар в его речах представал слишком уж похожим на некое тайное общество, подлинные цели которого замалчиваются, держатся в секрете, известны лишь избранным. Тем непонятнее было для Мики, как он очутился в этом круге посвящённых… Скрежет железа по мраморной глади пола заставил его вскинуть глаза.

— Следуй за мной, — сказал Микагэ.

Глава 2

* * *

Коридоры были пустынны; лишь тёмная филёнка, делившая стены надвое, тянулась прямой линией до конца прохода, к огромным окнам — такие были на каждом углу здания. Здесь царил сумрак: должно быть, обязанность освещать коридоры днём была всецело возложена на окна — сейчас же был вечер, серые тревожные предзакатные часы. Странно и боязно было бродить по пустому зданию с таким проводником, как Микагэ. В сознании мелькали страшилки про маньяков-убийц, которыми Кодзуэ донимала Мики у костра в походах.

— Должен извиниться за ненадлежащее освещение, — проговорил из полумрака шедший впереди Микагэ. — Здание едва отремонтировано, рабочие всё никак не соберутся довести до ума проводку. Выбитые пробки здесь в порядке вещей, поэтому мы всегда принимаем меры заранее.

Не успел Мики поинтересоваться, о каких мерах шла речь, как Микагэ остановился, открыл какую-то дверь — за ней обнаружилась кладовка — и извлёк маленький туристический фонарик на батарейках. Что-то зловещее было в том, как этот фонарик вписался в обстановку: казалось, эти стены только и ждали, когда на них падёт неверный свет свечи или тусклой лампочки. Дверь закрылась, и Мики охватило странное чувство, будто пространство по ту сторону двери уже не было прежним. Он отогнал эту мысль. Просто все двери здесь были одинаковые… как будто и комнаты за ними были одинаковые, обставленные одинаково или вовсе пустые. Ему рисовалась пугающая картина: множество одинаковых Микагэ в одинаковых комнатах, с одинаково пустыми выражениями одинаковых лиц. Мики вышвырнул и эти мысли из головы. Просто за окном темнело, вот и всё.

Микагэ передал ему фонарик и двинулся дальше, прокладывая путь; Мики щёлкнул выключателем и побрёл следом, освещая пол под ногами.

— Уверен, тебе известно определение вечности, Каору-кун. — Спокойный голос Микагэ отдавался эхом в пустых залах.

— Да, — рассеянно проговорил Мики. — Вечность, как и бесконечность, подразумевает бытие во всей полноте времени — то есть, если существует нечто вечное, то нет такого момента времени, когда бы оно не существовало. Сверх того, вечность предполагает бытие вне времени — так, что время совершенно не властно над чем-либо вечным.

— Всё верно. Но наш семинар добивается другого рода вечности — когда один выбранный момент непрерывно воспроизводится бесконечно долгое время. Да, ты прав, это напоминает вечный двигатель. Но разве это не заманчивая идея? А мы, может статься, уже вплотную подобрались к цели. Только представь, какие откроются возможности.

— Не представляю, как такое возможно в принципе, — ответил Мики в надежде, что его собеседник просто развлекается, подбрасывая ему немыслимые теории к размышлению. — Будут противоречия, и немало.

— Мы уже потратили довольно времени, устраняя незначительные препятствия на этом пути. Ты прав, есть ещё трудности, которые предстоит преодолеть — но в основе своей теория подтверждается, и мы не так уж далеки от результата. На данный момент мы получили своего рода биостаз, «остановку времени». Однако так мы не можем насладиться всеми прелестями вновь обретённой вечности, так что это, конечно, не вариант. — Они свернули в другой коридор, с каждым шагом вглубь здания сумрак вокруг них сгущался. — Вижу, у тебя ещё остались сомнения — надеюсь, их развеет то, что я тебе покажу. Даже хорошо, что ты не веришь моим словам сразу же, по-детски. Это показывает, что ты склонен к точному мышлению.

— Или подозрителен, — уточнил Мики.

— Или подозрителен, — согласился Микагэ. Они остановились. Вернее, это Микагэ остановился. Сделал он это так неожиданно, что Мики наверняка бы с ним столкнулся, если бы последний резкий «щёлк» каблуков не предупредил его. Фонарик беспокойно моргнул, словно и его сбил с толку этот внезапный ход.

— В чём дело? — встревожено спросил Мики. К этому времени здание совершенно погрузилось во мрак, а фонарики на батарейках освещали на удивление маленькие кусочки пространства. Коридоры как будто раздались вширь за время пути, став шириной с доброе шоссе. Начищенные до блеска чёрные стёкла показывали зеркальные отражения путников — призрачные фигуры в лохмотьях резкого белого света. То были окна, а вместо стен здесь, казалось, были натянуты полосы непроницаемой тени.

— Всё в порядке. Мы у цели.

Мики протянул руку и дотронулся до стены, но нащупал лишь слегка выступающую желобчатую полоску дерева.

— Здесь же нет двери, — сказал он, чувствуя, что сморозил глупость. Никто ведь и не говорил, что его ведут в какую-то отдельную комнату. Он так подумал лишь потому, что комнат в здании было очень много — по крайней мере, так казалось.

— Да, это просто стена, Каору-кун. — Лица Микагэ было не видно, но по его голосу можно было догадаться, что он улыбается. — Я привёл тебя сюда не для того, чтобы осмотреть какую-либо из комнат изнутри — хотя чуть позже мы непременно этим займёмся. Пока же я просто хочу, чтобы ты взглянул на висящие здесь фотографии. — С этими словами он приблизил фонарь к стене, высветив то, что было на ней. Простые деревянные рамки тускло поблескивали, свет фонарика дробился в стёклах. В рамках были фотографии мальчиков в обычной школьной форме Оотори, с серьёзными лицами и как будто бесчувственными взглядами, а под каждым фото был порядковый номер. Вся стена была покрыта стройными рядами фотографий. Словно кладбище портретов.

Минуту-другую Мики изучал их, разглядывал старую чёрно-белую печать, уже немного потускневшую.

— Кто это? — спросил он.

— Когда-то они здесь учились. Каждый из них был принят в эту школу по договору, обязавшись участвовать в опытах и разработках по так называемому «проекту Вечность»; основал этот проект и руководил им профессор Нэмуро. Ты наверняка слышал о нём и о том, какая участь постигла его научную группу. Да, это те самые сто мальчиков, которые трудились и отдали жизни, чтобы сделать явью свои мечты.

Когда Микагэ говорил, Мики почудилось странное прикосновение, будто лёгкая струйка воздуха задела его. Откуда-то доносился еле слышный звук: как бы металлический дребезг, отражённый от стен, как бы перестук костей по плитке пола. Звук приближался, и Мики узнал в нём грохот катящейся тележки или кушетки на колёсах.

— И ученики, и профессор сгинули в огне, однако труды Нэмуро не пропали бесследно. Я и мой семинар продолжаем его дело, и всё же я частенько задумываюсь о судьбе детей, которых ты видишь на этих стенах. В современной науке не очень-то распространено представление о духах умерших. Духовные материи вообще отданы на откуп паранауке, этой побочной ветви знания, к которой относятся с ещё меньшим уважением, чем к социальным наукам, величают обманом чувств и заблуждением разума. Я же, должен признаться, верю, что эти ученики до сих пор присутствуют здесь и до сих пор ожидают исполнения своих личных желаний.

Рваные очертания двигались во мраке — Мики различал фигуры людей и угловатые контуры тележек, которые они толкали перед собой. На каждой из тележек лежало что-то громоздкое и бледное; силуэты людей были невыразительные и зыбкие, словно тени в мерцающем пламени свечи.

— Что думаешь, Каору-кун? Не кажется ли тебе, что моё здание и в самом деле населено духами?

Мики медленно повернул голову, не в силах оторвать взгляд от наводнивших зал призраков.

— Я всегда думал, привидений не бывает, — сказал он.

— Неужели? С этим надо что-то делать.

Голос был высокий и звонкий и принадлежал явно не Микагэ. Мики прыжком обернулся, чтобы увидеть говорившего.

— Ты разве не знаешь? Стоит только кому-нибудь сказать: «Привидений не бывает», — как одно бедное маленькое привидение тут же падает замертво! — Взгляд мальчика ошарашивал: его глаза казались совершенно обособленными от лица, совсем как улыбка Чеширского кота. Когда он выступил из сумрака коридора — или он сквозь стену прошёл? — Мики смог разглядеть его получше и заметил, что губы ребёнка кривились в ломаной улыбке, какой-то чересчур взрослой для этого лица. — До чего же ты суров к ним, если не признаёшь их право на существование. А в них, быть может, кроется самая суть того, что мы называем вечностью — ведь им удалось продлить своё бытие за границы, установленные смертной природой.

— Это Мамия, — представил Микагэ, предвосхищая застывший на губах Мики вопрос. — Он работает со мной. Можно сказать, он мой протеже. Кроме того, он — опытный образец нашего сорта вечности, пусть пока и несовершенный. Мы намерены в ближайшее время довести работу над ним до конца.

— Путь для нас готов, — изрёк Мамия, словно процитировал кого-то.

Мики отшатнулся, сам того не осознавая. Неестественность всего этого как будто отталкивала его тело.

— Да что же это за место такое? — спросил он, уже понимая, что ответ либо не прозвучит, либо не уложится в его голове.

Двое улыбнулись одинаково странными, неразборчивыми улыбками. Как будто эти улыбки кто-то расколотил вдребезги и наспех склеил, не понимая толком, что это такое и зачем они нужны. Микагэ взмахнул рукой, как фокусник, достающий голубей из шляпы, и одна тележка подкатилась ближе к свету. Казалось, кто-то там, в тени, направляет её, однако на освещённой фонарём рукоятке не было видно рук. На тележке находился гроб, большой, старомодный, из гладкого резного гранита. Эмблема школы поблёскивала на торце, обращённом к Мики. Внутри гроба что-то содрогнулось, прогрохотало по стенам своей тюрьмы — а затем крышка медленно начала отъезжать в сторону.

Мики не мог пошевелиться. Не то чтобы он был всерьёз, по-настоящему напуган — по крайней мере, он не отдавал себе в этом отчёт. Но всё это громадьё странностей, жуткая обстановка, пугающие люди — это было больше, чем он мог сходу осознать. Всё это медленно вгрызалось в его сознание, как штык лопаты в мёрзлую землю, и каждая здравомыслящая клеточка его мозга вопила: «Не может быть!» Он приклеился взглядом к крышке гроба, стоял без движения и таращился перед собой, беззвучно шевеля губами в бессловесном несогласии.

Тяжёлая каменная крышка громыхнула о пол.

Внутренность гроба была темна, укрыта пеленой мрака. Даже смутных и бесформенных теней внутри было не различить. Гроб был настолько ближе, чем минуту назад — как будто Мики моргнул, а тележка в это время молнией метнулась к нему. Мамия чувственно провёл рукой по краю гранита и улыбнулся.

— Ты готов испытать вечность, Мики-кун? — тихо и вкрадчиво спросил он.

Микагэ толкнул Мики, и тот провалился внутрь, во тьму.

Глава 3

* * *

— Хочу молочный коктейль, — клянчила она по-детски, улыбаясь ему.

Сад был освещён ярче обычного, сверкал живыми красками, полнился дыханием весны. Цветы на клумбах буйно цвели, покачивались от лёгкого ветра, разливая в воздухе свой аромат. Деревья укрывали всё вокруг пятнистыми тенями, наполняли этот импровизированный концертный зал зелёной прохладой и сладковатым запахом коры, земли и листьев. Звонкая фортепианная мелодия качнулась и стихла: Кодзуэ крутанулась на полированном стуле и вскинула на Мики смеющиеся глаза.

Он обернулся вместе с ней, как привязанный; прибор, жужжавший на столике сбоку, остановился и затих, едва пальцы Мики коснулись его. Коктейль был ванильный, его любимый.

— Ты уверена? Мама нам говорила не перебивать аппетит.

— Да ладно тебе, Мики. — Кодзуэ снова неторопливо заиграла, и каждая нота была совершенна, хрустально-сладка — то самое звучание, по которому он тосковал долгие годы. Он обхватил пальцами стакан Кодзуэ, похожий на бутон цветка с розовыми прожилками, и медленно наполнил его.

— Ты ведь этого хотел, Мики? — спросила она.

Другой запах, дымно-сладкий; прикосновение гладкого хлопка и ещё более гладкой и шелковистой кожи. Кодзуэ обхватила его ногами и мягко подалась навстречу. Её волосы намокли и прилипли к лицу — он откинул их назад, чувствуя, как движение захлёстывает и увлекает его, словно морская волна. Рояль играл где-то вдалеке.

— Да, — выдохнул он.

Они стояли на сцене перед публикой после концерта, отыграв длинную серию пьес, во время которых его душа взмывала куда-то в поднебесье. Он уже оправился от лихорадки — тогда он, очнувшись, увидел сестру у изголовья кровати, а в руках у неё были цветы, голубые розы. Вдвоём они создали новую песню, продолжение «Солнечного сада» — эта мелодия переступила пределы его таланта, затмила его собственное мастерство. Он обернулся к ней и улыбнулся, а она взяла его за руку.

Темнокожая девочка из зрительного зала, улыбаясь, вручила ему букет голубых роз.

— Да, — повторял он, и наслаждение пронизывало его, будто шквалистый ветер.

Он протянул ей коктейль, она сделала глоток. — Не слишком сладко? — спросил он. Она взглянула на него, и её голубые глаза начали меняться, становясь зелёно-голубой мозаикой. Её кожа темнела — когда она отняла стакан ото рта, лицо её было смуглого оттенка.

— Нет, — ответила она. — В самый раз.

Он посмотрел вниз и увидел лицо сестры, раскрасневшееся, с закрытыми глазами.

— Нет! Нет! Не хочу! — вскричал он, и сад разлетелся вдребезги и пролился дождём из миллионов осколков. Мелодия захлебнулась с протяжным звоном-хрипом, и Мики бросился бежать. Его глазам открывался длинный мрачный коридор, исполненный дверей. Казалось, он тянулся до самого горизонта, и преодолеть его было невозможно, хоть целый год беги без остановки.

— Конца нет, — сказал Микагэ, выходя из двери. — Коридор — повёрнутая на бок восьмёрка. — Взгляд у него был мёртвый, немигающий. На нём был пурпурный лабораторный халат и чёрные брюки, розовые очки придавали его глазам инопланетный вид. — Беги, беги. Я проверял.

Двери неистово громыхали и тряслись, словно за каждой из них кто-то отчаянно силился вырваться наружу. Мики оглянулся через плечо — Микагэ нигде не было видно. Дверные петли по всему коридору дребезжали, и лишь та дверь, через которую прошёл Микагэ, хранила молчание, как будто призадумалась. Мики отвернулся, чуть замешкавшись, и побежал дальше; он тяжело дышал, в боку кололо, мимо проносились однообразные декорации. Он не останавливался, всё бежал и бежал — казалось, целую вечность, — и начал замечать, что двери по форме напоминали гробы. Это был дом мёртвых мальчиков.

— Братик мой, вернись, — сказала за спиной Кодзуэ. — Вернись в сад! — Пятилетняя лицом, тринадцатилетняя телом, она держала в руках крышку гроба. — Я сыграю тебе на рояле.

И звуки «Солнечного сада» плыли сквозь сияющий проём в стене.

* * *

— Ну вот, похоже, электрик уже вкрутил пробки.

Мики сморгнул. — А? — спросил он невнятно.

— Свет в моём кабинете снова горит, — сказал Микагэ, глядя куда-то через плечо Мики. — Здание едва отремонтировано, то и дело бывают неполадки со светом и электричеством. К счастью, пока наши проблемы на этом и заканчиваются. Каору-кун, ты что-то побледнел. Тебе нехорошо? Если так, можем закончить разговор.

— Нет-нет, мне просто показалось, будто я что-то забыл, — ответил Мики, недовольно жмурясь. На мгновение его пробрало неприятное ощущение, словно он съел что-то нехорошее, — и он ясно почувствовал, что произошло нечто исключительно важное. Миг — и это чувство пропало. — Должно быть, дежа вю, — сказал он, пряча беспокойство за смешком. Стакан с ледяным чаем на столе перед ним был почти пуст; Мики посмотрел на него, как будто стакан каким-то образом мог ответить на его вопросы.

— Понимаю. Должно быть, ты очень загружен по линии Школьного Совета, Каору-кун. Не стану больше злоупотреблять твоим временем. Но всё же я попрошу тебя иметь в виду моё предложение: такой широкий ум, как твой, был бы поистине незаменим на моём семинаре. И тебя, я уверен, заинтересуют наши исследования.

— Да, конечно, — ответил Мики. Словно какой-то мысленный туман развеивался в его мозгу. С самого детства он ни разу не выпадал из разговора. Обычно он был весь внимание, на случай, если в беседе неожиданно проскочат ценные сведения. Зачастую так и случалось. Видимо, сейчас он сам не понимал, насколько устал: чтобы не просто грезить наяву, но и тут же забывать эти грёзы… Даже если это был просто каприз сознания, Мики терпеть не мог что-то забывать. — Я зайду завтра и скажу вам своё решение.

Микагэ улыбнулся.

* * *

Той ночью ему снились смуглые мальчики, мрачные улыбки и место, в котором не было времени. Во сне он видел здание с множеством комнат, и каждая комната вмещала застывший во времени мир. У обитателей комнат были тупые глаза и ничего не выражающие улыбки. Их миры были безжизненны, как и они сами.

Когда Мики снова пришёл в Зал Нэмуро, на душе у него было странно и неспокойно. Он долго думал над предложением, и выбор дался ему нелегко, и всё же в итоге он сказал Микагэ-сану, что не считает себя достойным участвовать в семинаре, что его способностей для этого недостаточно, хотя получить такое предложение — большая честь для него.

Во взгляде Микагэ чудилось нечто такое, что Мики, уходя, не мог отделаться от непонятного чувства: как будто Микагэ знал заранее, что он скажет «нет».

Автор: Ivy-Chan, переводчик: Forion

• Главная
• Фантворчество
• Фанфики
• Переводы
• Гроб отверстый